«Зарево» на высочине(Документальная повесть)

Весть об этих арестах и обысках застала Карела Яйтнера в Ждяре. Друзья сказали ему: «Будь осторожен. Может быть, не стоит идти сейчас домой». Они оказались правы — в это время гестаповцы уже хозяйничали в доме Яйтнера и допрашивали его сестру Карлу. Тихая по натуре и, как многим казалось, боязливая девушка спокойно, с презрением смотрела на врагов и твердила одно:

— Никаких партизан не знаю. Брат — не коммунист. Никто к нам не приходил.

Сухими, побелевшими губами она повторяла одни и те же слова, прислушиваясь к каждому новому звуку за дверью, — неужели Карел придет домой и попадет в лапы гестапо?

Но брат не пришел. Он послушал совета друзей и спрятался в надежном месте.

На другой день Карла уже была в доме «Печека» — так называли штаб-квартиру гестапо в Праге. Ее допрашивали долго, сначала обещая немедленное освобождение и полную безопасность, но потом, видя упорное молчание этой светловолосой худенькой девушки, вышли из себя. В камеру обратно ее бросили с рассеченной бровью.

Проходили дни за днями, а Карла ничего определенного не говорила гестаповцам. Поняв, что брату удалось скрыться, девушка отвечала на допросах:

— Я ни разу не встречала партизан. Может быть, брат и скрывал что-то от меня, но никогда я не видела, чтобы какие-нибудь подозрительные люди приходили к Карелу.

Девушку переправили в тюрьму Панкрац. И вскоре объявили, что она приговорена к смертной казни.

С тех пор потянулись дни мучительного ожидания исполнения приговора. Казалось, гитлеровцам доставляло удовольствие наблюдать, как узница вздрагивала при каждом появлении надзирателя в камере, как день за днем все больше глубоких старческих морщин ложилось на лицо девятнадцатилетней девушки.

Зная, что ее ждет расстрел, может быть, в следующую ночь, Карла безучастно выходила на очередную пятиминутную прогулку, плелась вдоль стены, стараясь лишь не наступить на ноги впереди идущей узницы. Иногда она равнодушно смотрела сквозь сетку перегородки на заключенных мужчин, которых тоже водили надзиратели вдоль стены.

Однажды ей показалось, что среди мужчин мелькнуло знакомое лицо. Где же она видела этот вытянутый округлый подбородок? Карла мучительно вспоминала, но образ человека ускользал, терялся в темных уголках памяти.

Это был Самек, тот партизан Ладислав Самек, которого эсэсовцы захватили в Краснице тяжелораненым. Карла Яйтнерова видела его всего один раз, когда «Зарево» проходило через Цикгай к Праге.

Ладислав давно уже находился здесь, в Панкраце, в камере смертников. Когда он очнулся там, в Краснице, в кузове грузовика, под ногами эсэсовцев, он понял, что теперь-то начнется самое главное, самое решающее в его жизни — испытание всех его душевных качеств, экзамен мужества, стойкости. И он, больно ударяясь головой о сапоги солдат, шевелил немыми губами: «Ничего не знаю. Не знаю, куда шли, откуда, с кем, зачем. Не знаю, как звать, забыл… Память отшибло».

Так он отвечал на всех допросах в гестапо. Смахивая рукой с глаз кровь, уже бессильно шептал:

— Не знаю… Я — простой словацкий солдат, по глупости попал к партизанам. Как звали командира, не знаю. Звали просто: командир…

Ему не давали продолжать: понимали, что он врет. Били плетьми, палками, ногами. Потом решили подвесить к потолку. Он продолжал шептать:

— Ничего не знаю. Я — простой солдат.

В Панкрац эсэсовцы привезли его из дома «Печека», будучи уверенными, что через день-два этот изуродованный человек отдаст богу душу. Но прошла неделя-две, и Ладислав Самек с помощью товарища по камере начал передвигаться от окна до двери.

Снова его вызывали на допросы, снова бросали в камеру избитого, без сознания. Гестаповцам ничего не удавалось узнать от этого парня.

Тогда Ладислава перевели в камеру смертников.

В эти дни Карла Яйтнерова и увидела его…

ЗАСАДА

Произошло все неожиданно и быстро.

Трое бойцов «Зарева» возвращались в отряд после выполненной операции. Ребята, одетые в тонкие немецкие шинели, продрогли, были голодны, и в десяти километрах от Глинско зашли отогреться к знакомому леснику Йозефу Поливке. Хозяин, обрадовавшись дорогим гостям, велел жене побыстрее накормить партизан.

Женщина заторопилась в пристройку за снедью. Но едва открыв дверь на крыльцо, она вдруг захлопнула ее и испуганно прошептала:

— Фашисты идут!

Снаружи послышались тяжелые шаги, лающая речь. Партизаны подкрались к двери, вскинули автоматы. Теперь спасение было в находчивости, смелости, быстроте.

Дверь скрипнула. На пороге стоял высокий красномордый унтер-офицер. Сзади виднелись каски двух солдат.

И тут Борис Жижко неожиданно рявкнул, взметнув вверх руку.

— Хайль-литль!

— Хайль! — ответил унтер-офицер и шагнул в комнату. Короткая автоматная очередь ударила в грудь гитлеровцу. Жижко, а за ним товарищи одним прыжком оказались на крыльце, полоснули перед собой из автоматов и скатились по ступенькам вниз. По двору навстречу бежали солдаты. Партизаны, стреляя, бросились за угол дома, к кустарникам. Гитлеровцы не сумели организовать погоню. Благодаря замешательству врага партизаны ушли без единой царапины да еще уложили двух гитлеровцев.