Зарево над Волгой

(И все же генерал армии Апанасенко своего добился. В апреле 1943 года на посту командующего Дальневосточным фронтом его сменил генерал М. А. Пуркаев, до этого возглавлявший войска Калининского фронта. Апанасенко назначили заместителем командующего войсками Воронежского фронта. В июне в бою под Воронежем он был смертельно ранен. — А.З.)

Вернулся в штаб фронта Апанасенко под вечер. Солнце уже спряталось за сопки, голубовато-синее небо стало набухать темнотой.

«Поработаю еще часок и пойду домой», — решил Иосиф Родионович. Он вынул из сейфа папку с документами и положил ее на стол.

— Разрешите, товарищ командующий? — В кабинет вошел его адъютант — высокий сероглазый майор с тонкими, как шнурки, черными усами. — Начальник штаба убыл на границу, там у него встреча с командованием пограничных войск, а вам он оставил документы и просил подписать их.

— Давай…

Майор отдал ему папку, но сам не уходил.

— Что еще? — сдвинул брови генерал армии.

— К вам просится на прием капитан Бурлак Иван Лукич, командир танкового батальона, — доложил адъютант. — По личному вопросу.

— Пусть войдет!

Капитан Бурлак вошел в кабинет бодро. Он был в отутюженной форме, сидевшей на нем плотно, словно была сшита на заказ. Белый подворотничок оттенял смугловатое, загорелое лицо. Он доложил о себе. Генерал в это время наливал в стакан боржоми. Он неторопливо выпил и взглянул на вошедшего.

— Садись, капитан, — произнес Апанасенко весело и добродушно. — Что тебя волнует, расскажи. Наверное, кто-то обидел. Кстати, это твой батальон отличился на весенних стрельбах?

— Мой, товарищ командующий, — живо ответил Бурлак. — Из десяти танков противника мои танкисты поразили девять.

— А правда, что в боях на реке Халхин-Гол твой танковый взвод тоже отличился и ты получил награду из рук самого Георгия Жукова? Об этом мне говорил начальник штаба.

— Было такое, товарищ командующий, — подтвердил капитан. — Меня тогда и послали в Академию бронетанковых войск на учебу.

— Академия — это хорошо, она дает глубокие знания, — раздумчиво продолжал генерал армии. — А сейчас, наверное, в батальоне произошло ЧП?

— Никак нет, товарищ командующий. — Капитан встал, вытянул руки вдоль туловища. — У меня к вам просьба… Прошу направить меня на Сталинградский фронт. Случилось так, что, когда на советско-германский фронт уезжал эшелон с танкистами, я лежал в госпитале с воспалением легких и остался в бригаде. Мои друзья уехали, а я чувствую себя неприкаянным.

Генерал армии, казалось, растерялся, затем улыбнулся.

— Чудной ты, капитан, — тем не менее веско произнес он. — У нас ведь тоже фронт!

— Да, но тут пока тихо, а я желаю сражаться с фашистами. Родом-то я из Сталинграда, а мой отец Гражданскую войну защищал Царицын. Там живут мои родители…

— Капитан Бурлак, — строго прервал его командующий, — вы сказали, что пока здесь тихо, но в любое время японцы могут начать против нас войну. Ты разве забыл, что у Гитлера соглашение с японцами на этот счет? Многое зависит от обстановки на советско-германском фронте, а там сейчас дела неважные, наши войска отступают… Так что забывать об этом никак нельзя. Вы же танкист, а танкисты в Красной армии особо ценятся. Кстати, вы к своему непосредственному командиру обращались?

— Командир бригады мне отказал, — глухо промолвил капитан. — Говорит, надо было не болеть.

— Вот видишь, он ценит тебя, — внушительно произнес Апанасенко, — и я не могу его разочаровывать. Слышал, наверное, солдатскую поговорку: «Службу, как и отца, не выбирают»? — Он встал, подошел к Бурлаку: — Я вот тоже хотел уйти на фронт и, когда был в Москве, просил об этом товарища Сталина, но мне отказали. Так что, Иван Лукич, давай служить там, куда нас послали.

— Слушаюсь, товарищ командующий, — с трудом выдохнул капитан. — Разрешите идти?..

В казарме, куда вернулся капитан Бурлак, танкисты отдыхали, звучала гитара, и сержант тонким голосом напевал:

— «Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой…»

Увидев капитана, сержант перестал петь и подошел к нему.

— Я давно вас ищу, где вы так долго были? — спросил он и протянул телеграмму: — Из Сталинграда, срочная…

Бурлак присел на табуретку, развернул листок и прочел: «Сынок, батю убило во время бомбежки завода немецкими самолетами. Вчера похоронили. Твоя Кристина в больнице, еще не родила. Приезжай, если можешь. Мама».

Иван Лукич до боли в пальцах смял телеграмму. Теперь у него нет отца… От этой мысли сдавило грудь, сердце бешено заколотилось, на глаза навернулись слезы. «Мне надо ехать в Сталинград, надо, — забилась в голове одна-единственная мысль. — Пойти снова к генералу армии, доложить об отце, может, отпустит? Нет, лучше напишу в Москву Жукову, он должен мне помочь!..»

4