Зарево над Волгой

— Одну минуту, майор. — Малинин позвонил командующему ВВС фронта. — Начштаба фронта говорит. У вас, кажется, сегодня в час дня в Москву летит транспортный самолет?

— Летит. А что?

— Одно место найдется для командира танковой бригады майора Бурлака? Он летит в столицу в командировку.

— Есть место, пусть подъезжает на полевой аэродром…

— Слышали, Иван Лукич? — Малинин положил трубку на рычажок.

— Так точно! — У Бурлака душа, казалось, пела, но он привык сдерживать свои эмоции и сейчас не изменил своей привычке.

Малинин произнес:

— Я через час еду в штаб 65-й армии генерала Батова, так что поспешите с командировочной, я должен подписать ее вместо командующего фронтом. В час дня вылетите, а часам к трем будете уже в госпитале.

Все так и произошло, как говорил начальник штаба фронта. Приземлились в Москве на Центральном аэродроме. Февраль в столице выдался вьюжный, повсюду намело много сугробов. Москва, однако, успешно жила, трудилась, поставляла фронтам немало боевой техники и оружия. Лица у москвичей сурово-сдержанные, но почти у каждого, с кем Бурлак встречался, на устах звучало гордое слово «Сталинград». Иван Лукич гордился тем, что в минувшей битве на Волге есть и частица его жаркого сердца. Воевал он на совесть, а что был ранен дважды — что поделаешь, война! На аэродроме он взял такси и через час-полтора уже входил в приемный покой Центрального госпиталя.

— Вы к кому, товарищ майор? — веселой улыбкой встретила его дежурный врач, уже немолодая женщина с серыми выразительными глазами и открытым смугловатым лицом.

— У вас лежит моя жена, медсестра с Донского фронта, — сдерживая волнение, произнес Бурлак. — Фамилия ее Бурмак Оксана Сергеевна. Она сопровождала в ваш госпиталь раненого работника штаба фронта, а потом и сама заболела.

— Есть такая, я как раз дежурила, когда ее положили в гинекологию, — сказала врач. Она раскрыла журнал, что-то в нем нашла и добавила: — Второй этаж, сто пятая палата. Найдете?

— Да! — Он хотел было идти, но дежурный врач потребовала предъявить документы.

— Мне нужны удостоверение личности и командировочное предписание, — уточнила она.

— У меня все это есть…

Врач сделала пометку в журнале посещений больных, вернула Бурлаку документы и предупредила, что сегодня же ему следует встать на учет в военной комендатуре.

— Я все сделаю, что надо, — заверил врача Бурлак. — Посижу немного у жены, а затем поеду в комендатуру, иначе мне не дадут номер в гостинице.

Он направился к выходу, но дежурный врач задержала его:

— Скажите, если не секрет, вы воевали под Сталинградом?

— Да. Вы, наверное, слышали об армии фельдмаршала Паулюса? — Иван Лукич пристально смотрел на врача. — Так вот мы разгромили выкормыша Гитлера, он находится сейчас у нас в плену, а в Германии по этому случаю был трехдневный траур.

Он ждал, что врач разделит его радость, однако в ее больших, слегка распахнутых глазах затаилась печаль. «Видно, под Сталинградом у нее кто-то воевал», — подумал майор. Она промолвила:

— Там, на Мамаевом кургане, погиб мой родной брат. — Она тяжко вздохнула. — Был он артиллеристом. Может, слышали фамилию Скворцов?

На минуту Бурлак задумался.

— Нет, не слышал, — грустно сказал он. — Сам я танкист, с артиллеристами мало был связан. Примите мои соболезнования. Там таких ребят, как ваш брат, полегло достаточно…

13

Бурлак тихо вошел в палату. На койке, что стояла у окна, лежала Оксана. Вероятно, она еще спала: глаза закрыты, дыхание ровное.

«Бедняжка, лицо желтое, как корка лимона», — подумал Иван Лукич и почувствовал, как затрепетало сердце. Он смотрел на Оксану, и ее лицо виделось ему, как в тумане. «Кажется, я дал волю своим чувствам, — упрекнул он себя, хотя не мог оторвать от Оксаны глаз. В его ушах все еще звучал голос лечащего врача, с которой он беседовал перед входом в палату.

— Чем она болеет? — спросил Бурлак невозмутимо, сдерживая вдруг охватившее его волнение.

Врач, стройная, лет тридцати женщина, с мягким голосом и розовощеким лицом, взглянула на Ивана Лукича с лукавой улыбкой:

— Она вам сама скажет. — Ее глаза заблестели, как сливы после дождя. — Ночью ей ставили капельницу, сняли температуру, и ей стало лучше, хотя приступ может повториться.

— Дали бы ей таблетку антибиотика, и в организме сразу бы угасло воспаление, — горячо произнес Бурлак. — Я это испытал на себе, когда лежал раненый в госпитале. Что, у вас нет антибиотиков?

Врач улыбнулась, но тут же улыбка слетела с ее губ, и она сказала негромко, но твердо:

— Ей нельзя давать антибиотики!..

Бурлак, краснея, усмехнулся.

— Нельзя? — Он до боли сжал губы. — Странно, однако…

— Ничего странного в этом нет, товарищ майор, — возвысила голос врач, и Ивану Лукичу показалось, что она обиделась, хотя старалась это скрыть. Брови у нее приподнялись. — Антибиотик поможет снять воспаление, но нанесет вред ее здоровью. Так что рисковать мы не стали…

В это время врачу позвонила дежурная медсестра:

— Анна Васильевна, в палате номер сто больной плохо, может, сделать ей укол?