Зарево над Волгой

— Если Гитлер капут, почему ты из своего танка стрелял по нашим бойцам? — Полковник взглянул на лейтенанта из стрелкового батальона, приведшего пленника на допрос:. — Переведи ему то, что я сказал.

Тот перевел. Гитлеровец, не смущаясь, ответил:

— Фюрер приказал нам убивать всех русских, а отвечать за это будет он.

— И ты, Ганс, ему поверил? — усмехнулся Чуйков.

— Нет. Я не убил ни одного русского, это ваши люди подожгли нашу машину «коктейлем Молотова».

— Чем? Не понял! — насупил брови Чуйков.

— Так в нашей армии прозвали бутылки с зажигательной смесью, — пояснил Ганс. Видимо, правая щека у него сильно болела, потому что почернела от ожога, и он то и дело проводил по ней влажными пальцами. — Наши танкисты больше всего боятся этих «горючек». Говорят, что их придумал сам Молотов…

Слушая пленного немца, полковник Гуртьев сказал:

— Немцы лезут напролом, пока их крепко не ударишь, а ударишь, они во весь голос орут: «Гитлер капут!» У них это стало своего рода паролем для объяснения с русскими, когда попадают в плен. У меня, однако, жалости к ним нет. Они варвары и звери, их надо уничтожать!..

(Генерал-майор JI. Н. Гуртьев погиб смертью храбрых в боях за город Орел летом 1943 года, посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза. — А.З.)

Чуйкову вдруг вспомнился морской пехотинец Михаил Паникаха, совсем юный герой, приехавший защищать Сталинград с Дальнего Востока. В заводском районе Сталинграда в тот день разгорелся ожесточенный бой. Натиск фашистов сдерживала морская пехота. Немецкие танки поливали огнем из орудий и пулеметов наш передний рубеж, неся большие потери, враг медленно, но упрямо продвигался вперед. В грохоте сражения Паникаха не слышал лязга гусениц, на уши Давил лишь грохот орудий да взрывы мин перед окопами. Танк с черным крестом на борту неожиданно вырос перед ним. Матрос швырнул в него последнюю гранату. Взрыв окутал машину, а когда дым рассеялся, вражеский танк дал ход.

— Вот гад, а? — выругался вслух Паникаха. — Но я тебя сейчас поджарю, как рыбу на сковороде!

Он взял бутылку с горючей смесью, размахнулся, чтобы швырнуть ее в танк, но… вражеская пуля угодила в бутылку, жидкость облила матроса и тут же вспыхнула. Еще мгновение, и матрос схватил вторую бутылку, ловко выпрыгнул из окопа и ударил ею в решетку моторного люка танка. Бойцы, находившиеся в окопе, увидели, как взметнувшееся пламя поглотило героя вместе с горящим танком. Душа, как бриллиант, ценится по чистоте…

«У Михаила Паникахи душа была чистая, как капля родника в горах, и светлая, как луч солнца», — подумал генерал Чуйков. Но тут же ему на память пришел сержант Яков Павлов. Разве он не герой? Пятьдесят дней и ночей с горсткой храбрецов он удерживал в центре города дом, стоявший выше других домов, из которого хорошо просматривалась местность едва ли не до берега Волги. Дом стоял на левом фланге, где стойко оборонялась стрелковая дивизия генерала Родимцева, по словам командарма Чуйкова, человека «двужильного и храбрейшего из храбрых». Не раз «юнкерсы» бомбили дом Павлова с воздуха, засыпали его минами, били по нему едва ли не прямой наводкой из орудий. Но дом стоял, словно крепость. Так и не удалось фашистам сломить стойкость героического гарнизона…

Чуйков попросил своего адъютанта вызвать к нему сержанта Павлова.

— Скажи, что командарм желает поговорить с ним по душам.

Павлов стоял перед Чуйковым слегка улыбающийся, с автоматом в руках. Взяв под козырек, он доложил:

— Товарищ генерал, сержант Павлов прибыл по вашему вызову!

Василий Иванович обнял его, как сына, и расцеловал.

— Ты как есть герой, Павлов! — весело произнес командарм. — Его глаза светились. — Все мы восхищены тем, как ты и твои люди обороняли дом. Спасибо тебе, сержант, за все, что сделал ты во имя нашей Родины! Быть тебе Героем Советского Союза, думаю, что Верховный главнокомандующий не откажет мне. Надо уметь бить врага, и ты делал это достойно. Выходит, что честь для тебя превыше всего.

— Оно самое, товарищ командарм. — Губы сержанта изогнулись в улыбке. — Честь. Как же без нее жить, если потеряешь? Она как воздух для нас… Никакой пощады врагу — вот чем мы сейчас живем и что движет нашими сердцами. Может, я говорю слишком выспренно, но мои слова от души, правдивы, потому как истину я люблю больше самого себя.

— Мудрые слова, сержант, — похвалил его Чуйков. — Хочу пожелать тебе добиться новых успехов в боях с врагом!..

Герои и подвиги… Сколько их родилось под Сталинградом?!

Чуйков задумался, потом начал мысленно перечислять тех, которые отличились в недавнем сражении. Почему-то более других врезался в память наводчик орудия Любавин. Меткими выстрелами он уничтожил два вражеских танка, но и сам был ранен осколками снаряда в обе ноги. Адская боль пронзила все его тело, оно стало словно деревянное. И все же у него хватило сил остаться у орудия и вести по врагу огонь. Запылали еще два танка… Когда в санбате Любавину делали перевязку, он, тяжело дыша, промолвил:

— Пятый-то ушел от меня…

— Кто ушел? — не поняла врач.