Зарево

Невысокая арабынская каланча наконец медлительно и лениво отбивает удары. Роковые десять часов наступили. Один из заговорщиков ловко вскакивает на плечи другому и, встав на карниз, заглядывает в окно. Сквозь сетку капель, струящихся по окну, первое время он ничего еще не видит. Потом из темноты выступает огромное выпуклое око часов на стене, винтовки, поблескивающие на своей деревянной, свежестроганной стойке… В комнате неподвижно и пусто, нет никого. Но вот в дверь быстро вошел Касбот, руки его странно растопырены. Он нагнулся, достает из-за стойки с винтовками тряпку, предназначенную для обтирания винтовок, и вытирает руки, тщательно, насухо, а потом сует тряпку в карман. Вынув отвертку, он стал отвинчивать шуруп на стойке. Шуруп вынут. Осторожно, бесшумно, как это может делать только горец, винтовки освобождены от цепочки, но они, не колеблясь, держатся еще на стойке.

Касбот подходит к окну и видит за стеклом мокрое лицо товарища, который с возбуждением и восторгом, с готовностью к действиям следит за Касботом. И на душе Касбота, омраченной убийством Марковского, сразу делается веселее.

Тихонько распахнув окно, он впускает товарища в комнату. Хлюпающие и всхлипывающие звуки струящейся воды становятся сильнее. Но в окне уже появляется другое, с таким же выражением ожидания и готовности, взволнованное лицо. Не сговариваясь, согласно и ловко Касбот и влезший в комнату товарищ передают винтовки через окно третьему. На стойке все меньше винтовок — четыре, три, две, одна, ни одной…

Стойка пуста, комната тоже. Касбот, держа в руках винтовку, с которой он стоял на часах, спускается в черное окно, несколько заботливых рук снизу принимают его. Теперь быстро построиться. Заранее приготовленные погоны прапорщика прикрепляются к плечам Касбота. Построенное попарно отделение, взяв винтовки на плечо, направляется к воротам. Касбот, придерживая саблю, снятую с Марковского, как и полагается офицеру, ведущему команду, идет впереди, сбоку. Ловко, не сбиваясь с шага, он поворачивается и идет спиной вперед, будто проверяя, как марширует отделение, и вместе с этим пристально вглядывается в лица товарищей. Нет, все в порядке, на лицах написана твердость, решимость, готовность ко всему.

Опаснейший момент: перед ними ворота казармы. Над воротами висят два красноватых керосиновых фонаря, там стоит часовой — он в бурке, с винтовкой. Крепко держа винтовку, он с любопытством вглядывается в темноту двора, откуда прямо к воротам стройно марширует команда, офицер, придерживая саблю, идет сбоку.

Солдаты в шинелях, а офицер — франтит — в одной гимнастерке, обыкновенной солдатской, как часто носят прапорщики. Но кубанка офицерская, дорогой смушки, с синим перекрещенным верхом. Он ведет свою команду прямо на ворота. И хотя по форме часовому следовало бы свистком вызвать караульного начальника, часовой, на что и рассчитывали заговорщики, ни за что не будет связываться с офицером, ведущим команду. Калитка распахнута, часовой вытянулся. Касбот козырнул небрежно, по-офицерски, встал возле калитки и пропустил мимо себя всех своих. Вспомнив предсказание Марковского о том, что им всем суждено погибнуть на фронте, Касбот мысленно обращается к мертвому телу, которое лежит на койке дежурного офицера, прикрытое шинелью, чтобы не было видно крови, и шепчет:

— Ты уже сдох, а мы будем жить, будем долго жить!

3

Дрожа от холода и возбуждения, Сергей Комлев стоял неподалеку от тюрьмы и поджидал Касбота. Дождь перешел в снег, медлительный, ленивый, здание тюрьмы, проступавшее среди мелькающей белизны, теперь стало казаться ближе, чем на самом деле. Комлев прислушался: ни одного звука.

Сквозь мелькающий снег четко, как бы толчками, быстро следующими один за другим, приближался отряд Касбота. Увидев, что русский солдат ждет его на условленном месте, и угадав, что это и есть Комлев, Касбот почувствовал, что в груди у него стеснило. Ему захотелось сказать Комлеву ласковые русские слова, какие бывают только в любовных и колыбельных Песнях. Но он не знал этих русских слов.

И Касбот сказал только:

— Говори, что делать надо, приказывай.

— К тюрьме! — сказал Сергей.

Калитка, прорезанная в огромных железных дверях тюрьмы, была раскрыта, возле нее стоял в гимнастерке без пояса (у арестованных солдат отнимали пояса) солдат с винтовкой. Он притопывал, пританцовывал и с веселым интересом вглядывался в сдержанно-взволнованные молодые лица веселореченцев, входящих в тюрьму.

— Ну как, Сергей, дела? — спросил он Комлева.

— Как по маслу, — ответил Комлев.

— Так чего же мы в этих стенах проклятых собираемся? Скорее бы прочь отсюда, уйти в лес.

— В лес не торопись, соскучишься, — ответил Комлев.