Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека

По ходу дела Кольцов объясняет задачи евгеники: «Я считаю, что вступая в браки, родители должны подумать о детях, должны дать здоровое потомство. Что оно будет хорошо воспитано, я не сомневаюсь, так как в Советском Союзе оно будет хорошо воспитано». Здесь звучит тема «порода или воспитание», которая в контексте времени имела смысл выбора: законы природы – либо воля начальства. Обмен репликами: «Комаров. Он [Презент] говорит, что у Вас было обращено недостаточное внимание на влияние внешних условий на процесс наследственности». Кольцов: «Он говорит, что можно кормлением превратить таракана в лошадь».

Бах продолжает настаивать, Кольцов упорно не принимает правил игры, и часа через полтора Бах выдыхается. Эстафета переходит к Колбановскому (он примет участие в организации дискуссии 1939 г.), но и он долго не выдерживает и на реплику Кольцова, что он не контрреволюционер, взрывается: «…вся Ваша деятельность, все Ваши высказывания, все Ваше поведение на этом заседании вопиют против большевизма… Ни в коем случае большевик не станет так упорствовать в своих ошибках… как это делаете Вы сейчас».

Требование «разоружиться» звучит и на следующий день – на заседании Президиума АН СССР по результатам работы комиссии. Колбановский зачитывает доклад, в резюмирующей части он переходит от института к Кольцову: «…следует признать, что если он не выступит открыто и развернуто с критикой своих прежних мракобесных писаний и не вскроет их теоретических основ, то оставлять его на высоком посту члена-корреспондента Академии наук СССР и академика ВАСХНИЛ, а также директором института нельзя, политически недопустимо».

Ответное слово Кольцова прерывает Гращенков: «А как сегодня Вы это дело оцениваете?» Затем: «Но все же, как Вы сегодня оцениваете эти высказывания?» Наконец: «Вычеркивать это не нужно, а судить нужно».

О. Ю. Шмидт, фактически руководивший ходом заседания, подвел итог: «…Но тут билась с Вами Комиссия, и Президиум ждет от Вас ответа, что же Вы теперь, созревший, уже немолодой, известный ученый, прошедший весь свой путь вместе с советской властью, считаете ли Вы эти взгляды правильными или нет?.. А если Вы не считаете их правильными, то заявили ли Вы об этом, где и когда? И если не заявили, то почему не заявили? Угодно ли Вам заявить об этом сегодня, сейчас, в общепринятой форме, т. е. не напечатав две строчки, а дав соответствующий разбор своих лжеучений в том или ином научном журнале, или еще лучше, во всех тех журналах, где печатались ранее лжеучения, во всех журналах, где они нашли отклики, в том числе и в заграничных журналах? Мне казалось бы, что это долг всякого советского ученого, элементарный долг перед партией!..» [462] И рекомендует Кольцову самому придумать себе вину.

Кольцов, если воспользоваться его выражением, – «особь с врожденным фактором независимости», и как таковая подлежал уничтожению. Но Сталин оценил его стойкость (и посмеялся над бессилием инквизиторов): Кольцов остался на свободе и мог пользоваться своей личной лабораторией. Ему была назначена более изощренная казнь: смотреть, как разрушается его институт, не будучи в состоянии что-либо сделать.

В конце 1940 г. Н. К. Кольцов работал в Публичной библиотеке в Ленинграде над докладом «Химия и морфология», который предполагал зачитать на юбилее МОИП. Он умер 2 декабря 1940-го. Официальной причиной смерти были названы инфаркт и последующая ошибка случайного врача, которая привела к тромбоэмболии. Отдав распоряжения, приняла яд Мария Полиевктовна. На траурном митинге в ИЭБ было зачитано ее предсмертное письмо. Особенно в нем запомнилось, что однажды ночью во время болезни Николай Константинович вдруг отчетливо сказал: «Как я желал, чтобы все проснулись, чтобы все проснулись».

Глава XII ПОСЛЕ КОЛЬЦОВА

В августе 1948 года была запрещена всякая научная генетика.

После нескольких лет полного молчания были созданы лаборатории С. Н. Давиденкова (но он вскоре умер, и лабораторию продолжила Е. Ф. Давиденкова), В. П. Эфроимсона, А. А. Прокофьевой-Бельговской, Е. Е. Погосян, М. А. Арсеньевой, планы которых включали вопросы медицинской генетики.

Межвузовская конференция по экспериментальной генетике 1961 года с фантастически богатой программой, запрещенная в последний момент, предполагала 30-минутный доклад «Цитогенетика человека» А. А. Прокофьевой-Бельговской, ученицы Филипченко и Мёллера. Там был доклад ученицы Давиденкова – Н. А. Крышовой с соавторами, о географическом распределении и наследственности прогрессивной мышечной атрофии и еще два, по близнецовому методу, да и другие доклады по смежным темам.