Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека

В словах поэта, как в капле воды видимый мир, отражается настроение эпохи. Здесь звучит тема массового человека – в смысле Ортеги-и-Гассета. Тема восторженного увлечения новой наукой – она уже намекает на свою грозную мощь, но еще не противопоставляет себя человечеству. Наконец ренессансная тема рационального преобразования природы – в политике она обернулась большевизмом и гитлеризмом с проигранной войной, в хозяйственной жизни процессами, приведшими к Великой депрессии и экономическому кризису, в культуре она проявилась национальными вариантами того, что в СССР называлось соцреализмом. Это – общие предпосылки для различных вариантов гальтонианской евгеники.

На оформление интересов европейских евгенических движений, включая русское, наложила печать мировая война, нарушившая демографическое строение населения воевавших стран Европы и выдвинувшая задачу наиболее эффективного использования людских ресурсов. Для демографических сдвигов в России также огромное значение имели революция и Гражданская война. Атмосфера пореволюционного взрыва разнообразных интересов дала дополнительную энергию идее Нового Человека и колоссальному числу проектов восстановления национальной экономики.

При наличии развитой структуры здравоохранения, высокого уровня преподавания на медицинских факультетах университетов, богатой периодической и повременной медицинской печати, с одной стороны, и быстрого развития передовой экспериментальной биологии, с другой, – резкие социальные сдвиги не могли не привести, среди прочего, и к возникновению евгенического движения.

Умственный фон обсуждения идей евгеники был весьма своеобразным. В России в 1910-е и 1920-е гг. к евгенике тяготели различные околомедицинские и околобиологические рассуждения. Они касались таких вопросов, как фатальность вырождения расы (под влиянием книги Макса Нордау), биологическая трагедия женщины (отчасти отклик на книгу Отто Вейнингера), зависимость гениальности от размера и структуры мозга (видимого внешнего, затем тонкого строения коры), связь гениальности и помешательства (вслед за Чезаре Ломброзо), мысль о возможности управления физическими и умственными способностями с помощью гормонов и тому подобное.

После отмены цензуры в 1905 г. в Россию хлынула волна оккультизма, и значительная часть литературной и художественной публики была под влиянием антропософии д-ра Р. Штейнера, теософии Е. П. Блаватской, оккультных кружков и философии Ницше, давших своеобразную окраску идее о стремлении к Новому Человеку, который победит смертную природу и превзойдет богов. Экзальтированная часть публики была готова включить популярные в Европе евгенические идеи в круг мутноватых оккультных и околонаучных рассуждений. В качестве, так сказать, интеллектуального санитара выступил Н. К. Кольцов.

Обсуждение возможностей евгеники, совпавшее по времени со стартом и быстрым развитием генетических исследований в России, он поставил на мощные традиции русской медицины и биологии. Возглавлявший русское евгеническое движение Н. К. Кольцов обладал достаточным влиянием для поддержания в нем высоких научных стандартов и этических норм. Любое отклонение от строгого научного мышления в сторону недостаточно обоснованных фантазий встречало уничтожающую критику в его «Русском евгеническом журнале».

Движение было либеральным по характеру. Либерализм означает первенствование интересов личности над интересами группы. Поэтому программа социальных действий Ф. Гальтона, с негативным и позитивным направлениями, имевшими целью улучшение человеческого племени, была исключена из задач движения (разумеется, русские евгенисты старались знакомиться с тем, что об этом писали на Западе). Его деятельность строилась вокруг исследовательской программы Гальтона, и русские евгенисты обсуждали проблемы генетики человека и медицинской генетики, включая популяционный аспект проблемы.

Благодаря этим характерным чертам русского евгенического движения в его рамках был выработан прочный фундамент для создания в России в 1930-х годах медицинской генетики.