Заря приходит из небесных глубин

В 1870 году во время обстрела Парижа дом на улице Ренн, в котором обитал Шарль Крос, был частично разрушен, и он на несколько дней нашел пристанище у своего друга Верлена. Таким образом, когда этот последний в следующем году выманил из Арденн «гениального подростка» Рембо, но не знал, где его поселить, было вполне естественно, что с просьбой о приюте для своего юного протеже он обратился к Кросу.

Рембо прожил у Кроса только две недели, успев за это время изгадить квартиру грязными башмаками и выдрать из литературного обозрения стихи своего гостеприимна, чтобы воспользоваться ими самым пошлым образом. А потом в одно прекрасное утро Шарль Крос, стоявший, по счастью, перед зеркалом, увидел, как сзади подкрадывается Рембо, собираясь всадить ему между лопаток длинный кухонный нож. Тогда он попросил Верлена подыскать другое жилье этому очаровательному юноше.

Крос был незлопамятен. Случай не помешал ему участвовать в подписке, которую Верлен затеял ради «питомца муз», и питомец дважды засвидетельствовал ему свою признательность — в обстоятельствах, о которых я сейчас расскажу.

Однажды в кафе «Дохлая крыса», где они все втроем пили, Рембо, якобы желая показать некий опыт, попросил Кроса и Верлена положить руки на стол, что они и сделали, сочтя это шуткой. Крос едва успел отдернуть свои, когда Рембо выхватил нож из кармана, но Верлену досталось — тот полоснул его по запястью.

В другой раз, в «Клозери де Лила», Шарль Крос и его старший брат-медик, находившиеся там в обществе Рембо, ненадолго отошли, чтобы поговорить с друзьями за другим столом. Когда они вернулись, доктор Крос заметил, что пиво в их стаканах как-то подозрительно пенится. Оказалось, Рембо налил туда серной кислоты. Патологическая склонность к аморальным поступкам была у него врожденной и стойкой.

Быть может, мои слова многих покоробят, но я никогда особенно не ценил гений Рембо, хотя для моих сверстников он был одним из кумиров. У этого мальчишки с мимолетной музой бывали, конечно, «озарения», но он не носил в себе музыку — в его стихе мало мелодии, а еще меньше порядка в его мысли.

Думаю, что у многих поколений молодежи, всегда готовой сделать своим идолом любую незаурядную личность, этот бунтовавший против всего и всех подросток стал так популярен не только из-за своих стихов, но и из-за своих опасных инстинктов, скандалов, скоротечности вдохновения и кувырканий судьбы — от учителя к цирковому подручному и от грузчика к сомнительному торгашу.

Мое суровое суждение нашло поддержку у Роже Кайуа, который на протяжении нескольких лет соседствовал со мной в Академии и был полной противоположностью умов трафаретных или чопорных.

«Рембо, — писал он, — гнушался дисциплинировать свои исключительные дарования, а потому, если постараться оценить оставленные им страницы единственно с литературной точки зрения, придется признать, что в большинстве своем они кажутся откровенно неряшливыми. Хватит пальцев одной руки, чтобы перечислить полностью приемлемые вещи». И, честно признав, что своими «Озарениями» Рембо внес «оригинальный вклад» в поэзию своего времени, Кайуа добавляет: «Тем не менее отнюдь не бесспорно, что это произведение, более значительное, быть может, своими плодами, нежели достоинствами, так уж восхитительно, как это все еще утверждают. Слишком очевидно, что славу его автору принесли скорее порожденные туманностью слога недоразумения, а не манера письма, которую он тут опробовал с переменным успехом».

Педерастия Верлена дорого обошлась нашей литературе, поскольку именно с этой странной пары утвердилось глупое представление, будто великий поэт может быть только проклятым. Но что еще важнее, именно Рембо, этот юнец с несносным характером, или, скорее, лесть, которой окружили его весьма недолговечный талант, сбил французскую поэзию с пути и завел ее в пустыню, которой она стала. Литературный несчастный случай, но со смертельным исходом.

VI Антуан Крос, врач-литератор и король Араукании

Доктор Антуан Крос был на семь лет старше Анри, художника, и почти на десять — Шарля. После отставки нарбоннского философа он и стал истинным вождем племени.

Старший из братьев был умен, представителен, обладал обширными познаниями, внутренним огнем и даром слова, которым отличались все члены семьи.

Вскоре после своей женитьбы на дочери бразильского Вергилия он поселился в прекрасной квартире на улице Руаяль (ныне улица Бираг), рядом с Вогезской площадью. Его салон не замедлил приобрести некоторую известность.