За долгие годы одинокой жизни мать привыкла к ним и вот, уезжая на зиму в город, каждый раз брала с собою. Ночью ей не надо было вставать с кровати, зажигать свет, тревожить Сашу, с которым она спала в одной комнате, — кукушка всегда будила ее в пять часов своим веселым утренним криком. Николай несколько раз пытался было завести разговор насчет новых современных часов с боем, но мать всегда отказывалась, шутила:
— Вот помру, тогда…
Кукушка опять выглянула, торопливо и, как показалось Николаю, почему-то испуганно прокричала два раза и спряталась. Он выключил на кухне свет, прошел в спальню и осторожно, стараясь не разбудить Валентину, лег. Вначале думал, что не уснет, что неотвязные мысли о материной болезни будут мучить его до самого утра. Но все-таки уснул, должно быть, одолели его усталость и тревога.
Приснился Николаю плачущий ребенок. Как будто сидит он на лугу под кустом лозы и плачет. То ли кто его обидел, то ли он заблудился и никак не может найти дорогу домой. Николай подходит к нему, берет на руки и несет к речке, чтоб переправиться на ту сторону, в село. Но лодки возле берега не оказывается. Тогда Николай начинает кричать, надеясь, что кто-нибудь в селе его услышит и перевезет, а уж там ребенок успокоится. Но никто не выходит на берег, кажется, все село вымерло, опустело. Николай понимает, что кричит он совсем напрасно, что помощи ему не дождаться. Напрасно плачет и ребенок…
Утро занялось чистое, светлое. Из-за домов, из-за водохранилища встало по-апрельски веселое, радостное солнце. На березе возле подъезда пел свою утреннюю ежедневную песню скворец. Шумливые воробьи то и дело налетали на балкон к кормушке, которую еще зимою по настоянию Сашки сделал Николай, склевывали там одно-два зернышка и куда-то уносились. За ночь, казалось, все в природе еще больше помолодело, ожило после долгой беспробудной зимы.
Валентина, собираясь на работу, подошла к Николаю, наблюдавшему возле окна суетливую весеннюю жизнь, спросила:
— Может, мне остаться?
— Не надо, — ответил он, — иди. Чем ты поможешь?
Валентина постояла рядом несколько минут, молча и тихо. Потом едва слышно коснулась его плеча.
— Ну что ты, Коля? Поправится…
Он промолчал. Что сейчас об этом говорить. Через несколько часов все будет ясно.
— А ты останешься? — стала складывать в сумку какие-то бумаги Валентина.
— Я останусь.
— Тогда отведи Сашку, а то я опаздываю.
— Хорошо, — пообещал Николай.
С осени, как только приезжала к ним мать, Сашка в садик не ходил. Спал он тогда вволю, часов до десяти, потом поднимался, и начиналась у них с матерью своя, особая жизнь. Дружно позавтракав и помыв посуду, они отправлялись гулять в парк, где было понастроено множество всяких домиков, качелей, лежал громадный камень, который стерегли три вырезанные из дубовых колод богатыря. Гуляли они до тех пор, пока Сашка не уставал качаться, летать на самолетах, ездить на оленях и верблюдах. Николай, слушая вечером Сашкины рассказы, иногда говорил матери:
— Балуешь ты его.
— Балую, — улыбалась она. — У него возраст сейчас такой, побаловаться. Не все же время под барабан ходить.
Это она про детский сад. Один раз видела, как воспитательница там в барабан стучит, а детишки по кругу ходят — зарядку делают. Расстроилась, помнится, чуть ли не до слез. Ну что это, говорит, за жизнь такая, как солдатики.
А Сашка, он парень ушлый, почувствовал слабинку и командует бабушкой, как хочет. Надоест в парке гулять, тянет в лес за железнодорожную линию или, и того хуже, на водохранилище — рыбу ловить. Николай несколько раз видел: стоят с удочками на берегу, ловят.
Он начал будить Сашку. Тот долго что-то мычал спросонья, ворочался с боку на бок, наконец свесил с кровати худые, все в синяках ноги, спросил:
— Бабушка не вернулась?
— Нет, — ответил Николай, толком не зная, как объяснить, почему и откуда не вернулась бабушка. — Давай собираться.
Сашка стал натягивать колготки, потом рубашку. Николай попробовал было ему помочь, но Сашка не дался, объяснив, что бабушка делает все не так. Николай отступил, стал ждать, немного с удивлением наблюдая за сыном. А тот, уже окончательно проснувшись, ловко, одним махом обул ботинки, завязал бантиком шнурки и повел Николая на кухню, совсем по-матерински приговаривая:
— Давай перехватим что-нибудь.
— Завтракать ведь в садике будешь, — невольно улыбнулся Николай.
— Какой там завтрак! Каша одна.
Николай отрезал кусок колбасы, хлеба, отдал Сашке, а сам присел напротив него и опять удивился, как все-таки Сашка за эти полгода рядом с матерью вырос, повзрослел. Мать с детьми умеет. Балует, конечно, Сашку, но балует там, где можно, а где нет — она умеет быть строгой. Сашка, пока мать не приехала, толком пуговицу не мог застегнуть, а теперь вон и одевается сам и за одеждой следит, вечером развесит ее на стульчике, аккуратненько, ровненько, складочка к складочке.