Еще несколько фальшивых дружинников откинули капюшоны и вступили в бой с богатырями. Над Лукоморьем разнесся звон набата. К терему уже бежали горожане, понявшие только то, что царь начал убивать. Столицу захлестнула кровавая свалка.
Надо опередить Кощея, проносилось в голове Баюна, пока он мчался во главе армии котов и кошек. Нельзя дать его сброду захватить терем... Что? Какой армии?
Так и есть — все кошачье племя Лукоморья, уцелевшее после гороховской расправы, мчалось вслед за ним, как во сне. Баюн не помнил, как и когда умудрился их собрать. Его разум словно погружался то и дело в небытие и выныривал оттуда. Кот издал клич, и ему ответили грозным мявом. Гроза летела над ними, как огромный ворон, и пела боевую песнь, которую слышал только Баюн.
На углу Кривой улицы кот увидел буланого и черную фигуру на нем.
— Бей его! — закричал Баюн. Хвостатая армия бросилась наперерез Кощею. Больше кот ничего не увидел, потому что удар швырнул Баюна в стену, и свет погас.
Глава вторая
«Теряют ли кошки сознание?», почему-то было его первой мыслью. «Волшебные — да, это уже понятно. А обычные?»
— Очухался! — прогудел над Баюном голос. — Ну, сам напросился.
— Жалостливый ты, Горыня, — сказал другой голос. — Какой прок, чтобы он в отключке помер? Весь его род мучить надо медленно, с оттяжечкою...
— Да за что? — удивился первый.
— Как за что? Ты забыл уже, что стряслось? Кошки вообще нам первейшие враги, сам Кощей сказал. Так его в Авалоне учили.
— В королевствах все не как у людей. Кошка тварь мелкая, я их и не замечаю.
— Вот то-то Дубыня тоже не замечал!
— Ну и что? — простодушно сказал Горыня. — Это ж его разделали, а не меня.
Баюн открыл глаза. Он был в лесу, и уже давно опустилась ночь. Над ним стояли двое великанов с палицами. Поотдаль горел костер. Кот встал, что-то звякнуло, и он понял, что шею охватывает цепь, а другой конец ее привязан к могучему дубу.
— Сиди, сиди, — сказал второй великан. — Отбегался. Можешь нам сказку пока рассказать, или там песенку спеть. Ну, чтобы хоть запомнили! — Он гулко хохотнул.
— Где Кощей? — прохрипел кот. Все тело ломило.
— Ускакал, — ответил великан. — Тебя постановил казнить за измену и за смерть нашего брата Дубыни.
— К-какого Дубыни?
Великаны переглянулись и заржали, как лошади.
Оказалось, они прикрывали Кощею отход. Дубыня отшвырнул Баюна, и кошачья армия бросилась не на Кощея, а на великана. Его братья, Усыня с Горыней, отбить Дубыню живым не сумели, но много котов убили и еще больше покалечили. Остальные бросились наутек, а Кощей к тому времени уже выбрался из Лукоморья живым и невредимым.
— Царем себя Соловей объявил, — сказал Усыня. — Царь он поганый, ну да это не беда. Мы с ушкуйниками уже сговорились — как соловейские всех несогласных перевешают, мы их самих на колья насадим.
— А Горох? А Черномор?
— Гороха казнить не успели как следует, жалко. Он из терема бросился сдуру через главные ворота, там его насмерть и затоптали. Богатыри черноморовские почти все подохли — тел двадцать, что ли, валялось. А самому Черномору Соловей руку покалечил да глаз вынул — так тот и утек. Ну да недолго ему бегать.
«Все кончено», подумал Баюн и залился слезами. «Это я виноват. Я всех погубил. Будь ты проклят, Финист! Почему я не послушал Скимена? Навь ты и навью остался!»
— Мы сейчас маслице подогреем, — продолжал Усыня. — Это быстро, дрова хорошие. Или ты молоко любишь больше? Ты же кот?
— В молоке только баалы пустынные делают, — заспорил Горыня.
— Ну и что? Тебе-то кто запрещает?
— Может, вертел все-таки?
— Да ну, возиться с ним! А так и шкура сама слезет.
Усыня направился к костру, а Горыня остался с Баюном.
— Слушай, — вкрадчиво сказал кот, — чего это ты ему позволяешь собой помыкать?
— Ну, позволяю, — ответил Горыня. — Так он ведь брат мой. Как иначе-то?
— Я же тебе не враг, — понизил голос Баюн. — И Дубыню я не убивал.
— Знаю. Да не кипешись ты, все быстро кончится. Масло лучше воды. Жарче. Я ж тебе тоже зла не желаю. Ты с Кощеем ходил, а не с Горохом.
— Так может ты меня отпустишь, Горыня? Я ведь просто кот. Какой от меня вред?
Горыня задумался.
— Нет, — сказал он. — Извини, брат. У меня с утра маковой росинки во рту не было.
Масло закипело быстро. С Баюна сняли цепь. Кот рванулся изо всех сил, но в могучих руках Усыни не получилось даже шевельнуться.
— Ишь, — оскалил зубы великан, — разбежался!
Увидев бурлящий и шкворчащий котел, почувствовав жар, Баюн в ужасе закричал. Он снова забился, но великан держал его крепко.
— Дубыне привет! — было его последним напутствием. После этого мир превратился в одну чудовищную, невообразимую боль. Когти кота скрежетали по чугуну, безумно ища выход и не находя. Котел ходил ходуном, но великаны не давали ему опрокинуться, для верности придавив крышку. Первые несколько мгновений в ушах Баюна звенели его собственные истошные вопли, а потом у него не стало ни ушей, ни рта. Он был комом агонизирующего мяса, затам исчезло и это.