Зарницы красного лета

— Да они и так все понимают! — с досадой сказал Мамонтов; ему не нравилось, когда люди с легкомысленной простотой брались судить о сложных делах.— Сыновья же крестьян, вчера из-под родных крыш. Как им не понимать, против кого их гонят? Да и агитация у них там, в полках, ведется, это нам доподлинно известно. По всему видать — готовятся к восстанию. Ну, пока робкие еще ребята... Но теперь осмелеют! Вот увидят, сколько погибло, да поморозятся за ночь — и завтра навряд ли пойдут в атаки. Я уверен, что не пойдут: и сил меньше, и дух не тот! Для нас важно было устоять сегодня — мы устояли! Значит, бой уже выигран! Вот почему я и поздравляю вас с победой.

Партизаны поглядывали на Мамонтова смущенно: они не могли не верить главкому, но и верить было трудно.

— Неужели правда, товарищ главком?

— А когда я вас обманывал? — Мамонтов пошарил по карманам полушубка.— Все в кожанке забыл. У кого найдется закурить? С утра не курил.

Ему протянули кисеты с разных сторон. Он взял один, особенно нарядный, внимательно осмотрел па нем шитво и, улыбаясь, подмигнул хозяину — дескать, та, что дарила, любит, раз столько вложила труда!

— Вот скажите мне, на рассвете, когда еще спите, вы чувствуете, как едва-едва начинается зорька? — закурив, заговорил Мамоптов.— Ее чувствуют даже зверушки, даже птахи. Вот так же, как зорьку, надо уметь чувствовать и приближение победы. А уж заметить-то ее надо той же секундой, как только она сверкнет! Не проморгать той секунды! Победа может обозначиться, когда еще далеко не кончен бой, когда вокруг еще темно. А заметил се вовремя, поверил в нее — она твоя! Только не выпускай из рук!

— Глазастым надо быть,— сказал хозяин кисета.

— А мы разве слепошарые?

— И у нас потерь много, вот беда...

— Да, и нам нынче нелегко досталось,— согласился Мамонтов.— Но мы не выдохлись. Силы у нас еще есть. Так ведь? Стало быть, завтра полегче будет. Да и подмога подойдет.

— Откуда ишшо?

— А про Колядо забыли? А про Шевченко? — поглядывая на партизан с веселинкой, спросил Мамонтов.— Ну а я про них весь день думаю. Это хорошие, храбрые командиры. Умные головы. Они остались в тылу у белых: один в Долгове, другой в Новичихе. Так что же вы думаете, они сидеть там будут и ждать, когда нас перебьют в Солоновке? Да не поверю этому никогда! Нет, сегодня днем они — я уверен — двигались к Солоновке и где-то близко. Они вот-вот подойдут! Да еще и от Волчихи должен подойти Четвертый Семипалатинский полк. Теперь помозгуйте: что будет тут завтра?

Партизаны оживились:

— Вот бы в самом деле подошли!

— Тода, знамо, они с тыла, а мы отсель...

— Ну, тода белякам туго будет!

— Товарищ главком, а у нас тут один завтра собирался врукопашную воевать,— сказал тот, что тосковал о митингах.— Патронов, говорит, мало, как пойдут беляки — придется орудовать пикой. Руки, жалуется, чешутся, сойтись бы...

— Это у кого они чешутся? — заинтересовался Мамонтов.

— Да вон, у Никиши...

Мамонтов обернулся в сторону кути и увидел перед собой вытянувшегося скорее из желания прибавить в росте, с округлившимися ребячьими глазами Никиту, которого он принял за хозяина дома.

— У меня, товарищ главком! — бодро доложил Никита.

— Ты, стало быть, солдат?

— Так точно, солдат Второго Славгородского полка, первого батальона, третьей роты, товарищ Пермяков!

— Хм, чудной ты солдат,— усмехнулся Мамонтов и покачал головой.— Почему солдатского обмундирования не имеешь? Ваш полк хорошо обмундирован, знаю...

— Не досталось, товарищ главком, когда выдавали!

— Кру-у го-ом!

Хотя команда была внезапной, но Никита Пермяков не растерялся и исполнил ее хорошо. И тогда Мамонтов уставился па его изношенные пимы — из д;ыр, что зияли на их задниках, торчали пучки соломы.

— Кру-уго-ом!

Встретясь взглядом с Никитой, Мамонтов заговорил с укоризной:

— Какой же ты, товарищ Пермяков, солдат Красной Армии в таких дырявых пимах?

— Так неколи же подшить, товарищ главком! — смело пояс-пил Никита.— Все война и война.

— Тут недолгое дело. Видать, недотепа ты. А какая у тебя лопотина?

— Да ты не сумлевайся, товарищ главком, нисколь не сум-левайся!—быстро и весело заговорил Никита.— Ну, у меня, знамо, зипунишко, чо ишшо? Но он хоть и старенький, а ладно греет, в ём ишшо можно воевать!

— Надень!

Осмотрев Никиту в его зипунишке, перехваченном в поясе цветной домотканой опояской, Мамонтов даже поморщился:

— Снимай! Срам глядеть на тебя...

— Товарищ главком! — испугался Никита,⁴ заподозрив, должно быть, что Мамонтов вгорячах отчислит его из полка.— Да ого ишшо совсем не продувает! И в ём легко! Надень на меня шинель — я в ей запутаюсь, упаду. А в своем-то зипунишке я как бес. Я так и сяк развернусь, ежели доведется колоть. Нет, товарищ главком, лучше этой лопотипы для бою мне не найти. Побожусь!

— Снимай,— тише повторил Мамонтов.

Выполнив приказ, Никита совсем пал духом:

— Товарищ главком!..

— Ты что же, воевать не хочешь? Заболеть хочешь?

— Побойся бога, товарищ главком!

— Ты давно в армии?

— Да я недавно...

— Оно и видно.