Зарницы красного лета

Меня пе испугало предстоящее испытание — искусством лазить по деревьям я владел в совершенстве. Правда, раньше мне приходилось лазить только в теплое время, когда бегал уже босиком. Но раздумывать было некогда. У комля ближней сосны, где лежала одна из моих дуплянок, я живо сбросил на землю пальтишко и стащил сапоги. Подумав, сдернул и шерстяные носки — мог ведь и порвать, делая дело...

Отец забеспокоился, что я простужусь. Не слушая его, я уже старался половчее охватить ствол сосны.

— Азартный,— одобрительно заметил дедушка Харитон.— На-ка вот, возьми шнур в зубы и лезь.

От шнура, когда-то промасленного для крепости, все еще пахло ворванью. Ну, не беда! Я быстро вскарабкался по сосне до того места, где должна была висеть дуплянка.

— Пойдет дело! — весело крикнул мне дедушка Харитон.— Так, стой на пеньках, а шнур перекинь через сук над головой. Так. Теперь Спускай. А воды-то оттуда много видать?

Я оглядел Горькое. Поблизости за камышами всюду разлилось вешневодье, но дальше, до другого берега, где едва приметно маячила деревня Черпая Курья, еще виднелась густо унавоженная зимняя дорога. По сторонам чернели острова с непролазными дебрями помятого камыша. Наверху было свежо, даже слегка обдувало. «Прилетят — с середины озера увидят дуплянки!» — подумалось мне радостно. И только подумалось — увидел вдали уток. От радости чуть не сорвался с сосны.

— Уже летят!

— Касатые,— рассудил дедушка Харитон.

— Черной стаей!

— Тогда гоголь. Пролетный.

Поймав конец шнура, спускаемый мною к земле, дядя Павел, сероглазый, круглолицый мужик, вероятно, ровесник отца, но с. окладистой русой бородкой, крикнул мне:

— Теперь слезай!

Опять мне приходилось испытывать то недоверие, какое обычно проявляют взрослые к мальчишкам, и во мне все задрожало от обиды:

— Я знаю, как ее повесить! Тяните!

Дуплянки бывают разные, но лучшими считаются сделанные из цельного неошкуренного соснового чурбана аршинной длины, с гнилой сердцевиной,— того лихе легче принять его за естественное дупло. И укрепляются они на деревьях по-разному: ставятся на пеньки от сучьев, а поверху чем-нибудь привязываются к стволу, чтобы не сорвало бурей, или навешиваются на короткий пенек сука, для чего в верхней части дуплянки делается особая дырка. Первой мне и попалась вот такая дуплянка. Но из рассказов моих новых друзей я уже знал, как ее повесить на соспе.

— Да тяните же!

— Только не горячись,— предупредил меня отец.

Дядя Павел, слегка пятясь от сосны, потянул за шнур и оторвал дуплянку от земли. Облегчая ему дело, я быстренько, без заминок помогал перетягивать шнур через сук. Зырянов по привычке подавал разные команды, все остальные молча наблюдали за моей пробой. Дуплянка была сухой, легкой и вскоре висела передо мною. Изловчась, я тут же без всяких затруднений подтянул ее, слегка развернул и посадил на обрубленный сук. Дуплянка повисла на южной стороне ствола, лазом в сторону озера,— пониже лаза была прибита полочка, где гоголиха могла присесть перед тем, как нырнуть в гнездо.

Во мне все ликовало, звенело и пело! Я не ударил в грязь лицом! С видом победителя я и спустился с сосны.

— И с гонорком,— заключил дедушка Харитон.— Если небольшой, дак ничо, даже помогает иной раз в жизни-то...

Отец торопил меня обуваться, одеваться и греться у костра, по мне показалось, что я и так весь горю. Я готов был сейчас же лезть на другую сосну, на третью, на четвертую... Уже и тогда если я брался за какое-нибудь дело, то отдавался ему с необычайной увлечепностью и горячностью.

* У сосны, готовясь ко второй, более сложной операции, рядком стояли старшие братья Елисеевы: Иван первый и Иван второй. Они были погодки, но совершенно одинакового роста — высокие, крупные молодцы, будто из сказки. Голубоглазые, русоволосые, застенчивые, они походили друг на друга, как бывают похожи, пожалуй, только близнецы. Мне они казались совершенно неразличимыми. Да и дедушка Харитон, как оказалось, путал братьев Елисеевых.

— Который же из вас Иван первый?

— Я,— ответил один из молодцов, опуская глаза.

— Тогда-ка первым и лезь.

А когда Иван первый, облапав, как медведь, ствол сосны, полез вверх, сдирая руками и ногами лохмотья коры, дедушка Харитон обратился к Ивану второму:

— И пошто они тебя-то Иваном назвали? Мало ли хороших имен! Вон, скажем, Онуфрий, Парамон, Филофей, Флегонт, Сы-сой, Ераст, Лупон, Зосима... А, будь неладна! Не догадались сунуть попу два рубли! Любое даст, не заглядывая в святцы. Пожалели, однако...

Иван первый начал укреплять дуплянку на сосне. Он обжал ее в нижней части, вместе с сосною, заранее припасенным обручем из расщепленного надвое и выструганного талового прута — теперь никакая буря не сорвет дуплянку с сосны. Но я был убежден, что главная работа, конечно, сделана мною.

ОЧАРОВАННЫЕ ВЕСНОЙ

I