Заросли

Иван толкнул дверь подъезда. Она приоткрылась, но сквозняк снова захлопнул ее, оттолкнув Егоркина внутрь.

– Если так пойдет, ветер будет носить нас, как листья! – засмеялся он, с силой распахнул дверь и подержал, пока не прошла Галя.

На улице был ветер, облака.

– Как бы дождь не собрался? – взглянул Егоркин на небо. – На речку не попадем!

– До субботы еще два дня, – взяла его под руку Галя, взяла, как радостно отметил Иван, не как прежде, а по-хозяйски. «Так и надо! – подумал он. – Я теперь ее! Она – моя!»

В автобусе они притиснулись к стене. Егоркин заслонил ее от людей, уперся руками в поручни и всю дорогу до завода сдерживал натиск пассажиров, чтобы не толкали Галю, милую его девочку, и всю дорогу с нежностью ощущал на своем плече ее теплую руку. Она стояла спиной к окну и держалась за Ивана.

В цехе Егоркин расстался с Лазаревой. Она пошла в свою раздевалку, он в свою. Прыгая через две ступеньки, сбежал в подвал и прошел к своему шкафчику.

– Привет! – кинул он радостно Роману Палубину, который надевал рабочую сорочку, стоя босиком на толстой фанерной дощечке.

В раздевалке было многолюдно. Рабочие входили и выходили, разговаривали, смеялись.

– Ты чего это? Дорогу домой забыл? – спросил Роман.

Егоркин знал, что Палубин будет спрашивать его об этом, и засмеялся радостно:

– Заблудился!.. А ты как? Нашел дорогу?

– Егоркин уже домой не приходит? – спросил Антон Маркин из-за шкафчика. Роман знал, что он у Ивана до армии был наставником, знал, что они конвейер бортовой передачи переделали, Маркин на том конвейере и сейчас работал. Палубин слышал, как недавно Антон предлагал Егоркину вместе над приспособлением для сборки покумекать. Иван тогда спросил:

– Разве у тех, кто собирает, головы нет? Пусть сами кумекают!

– Головы у них есть… – с сожалением ответил Маркин. – Но с разных сторон затесаны!

– Моя голова сейчас другим забита…

– Я вижу… от Лазаревой на шаг не отходишь!.. Смотри, сам сделаю!

Шкафчик Маркина был напротив с другой стороны, и Роман с Иваном его не видели, не знали, что он слышит их разговор.

– Пропал человек, – снова засмеялся Егоркин. – Окрутили парня…

– Помнишь, как мы в столовой сидели и ты в первый раз Лазареву увидел? Я посмотрел, как ты рот разинул: ну, думаю, все – пропал! – отозвался Антон.

– Что, уже сговорились? – улыбнулся Палубин Ивану. Он переоделся и ждал его.

– Пора, пора!

Палубин вспомнил, что Галя вчера вечером после концерта была необычно возбуждена, и решил, что, вероятно, во время концерта, а может, и до него, Егоркин сделал предложение Лазаревой. Роману стало немножко грустно: расходятся с Иваном дорожки. Грустно было, что женится не он, а Егоркин. И снова вспомнилась Ира, снова почувствовал он радость, что она знакома с Галей. «Ира милей Лазаревой, – подумал он. – Галя слишком уж угловатая, быстрая, как стриж. А Ира – синичка… Спокойная, кругленькая, безобидная синичка!»

– А ты вчера с хорошей девчонкой познакомился, – одобрительно сказал Иван, почувствовав о чем думает Роман. – Галя ее хвалила! – приврал он. Вчера они с Галей были озабочены другим. – Ты как, договорился с ней? Поедете с нами загорать?

– Нет. Она не хочет…

– Понятно, боится… Приручать надо! Встретиться ты хоть с ней договорился?

– Она здесь… в прессовом работает.

– В прессовом? Это же рядом с нами… Вот тут, наискосок – чугунка, а рядом – прессовый!

VI

До обеда Палубин не отходил от конвейера, перескакивал от передачи к передаче. Хотелось побольше поставить деталей, чтобы удрать пораньше в прессовый и не задержать конвейер. Детали, словно чувствовали, что сегодня не надо капризничать, легко вставали на места, болты затягивались беспрепятственно, и инструменты сами прыгали в руки. Работалось радостно, легко. Палубин улыбался, похваливал про себя послушные детали и поглядывал на круглые часы на стене, представляя встречу с Ирой. Как она отнесется к нему? Что теперь думает о нем? Взглянув в очередной раз на часы, Роман решил: пора! Окинул взглядом конвейер: нет, не должен встать из-за него, вон сколько передач впереди, схватил свежую паклю со стола и, вытирая на бегу масляные от болтов и гаек руки, побежал к выходу из цеха.

Прессовый цех гремел, пыхтел; звякал, шипел, стучал, охал. Огромные прессы в беспорядке, как показалось Палубину, заполняли цех. Людей почти не было видно. Звенел, предупреждая, кран, легко переносивший по воздуху железный ящик. По узкому проходу меж прессами мимо Романа медленно полз электрокар с ящиком, доверху набитым металлическими стаканами. За рулем сидела женщина. Роман не знал, что это мать Гали, Зинаида Дмитриевна. Он вспомнил, что Ира говорила, что она штампует стаканы, и побежал за электрокаром. Догнал и крикнул Зинаиде Дмитриевне:

– Вы не подскажете, где Ира работает?

Зинаида Дмитриевна взглянула на него и развела руками: то ли не расслышала, то ли не знала где.

– Какая Ира? Грачева? – услышал Палубин за спиной и обернулся.

Спрашивал парень в красной клетчатой рубахе. Роман не знал фамилии Иры и понял, что найти ее будет непросто. Цех огромный. Попробуй разыщи!

– Она стаканы штампует, – ответил он.