Зарождение добровольческой армии

На следующий день меня вызвали в штаб на Барочную (не знаю, почему именно меня). Полковник генерального штаба Полевой[289] передал мне три письма с приказанием немедленно доставить их в Ессентуки генералам Рузскому и Радко-Дмитриеву и полковнику Веденяпину, представителю генерала Алексеева на Минеральных Водах. Приехав на вокзал, я обнаружил, что поезда на Ростов не идут. Началась забастовка на ветке Новочеркасск – Ростов. Пошатался по станции и нашел маленький паровозик, который должен был тянуть к Ростову какие-то цистерны. После долгих уговоров удалось пристроиться на тормозе. В Ростове же попал на настоящий поезд и благополучно добрался до Ессентуков, где и передал письма полковнику Веденяпину. Много позже узнал, что в этих письмах генерал Алексеев приглашал двух генералов приехать в Новочеркасск, на что они оба отказались. Через несколько месяцев оба были зверски замучены у подножия Машука. На вокзале Ессентуков, при моем отъезде, я совершенно случайно увидел обоих генералов, в штатском и в соломенных шляпах.

Чем ближе подъезжали к Ростову, тем настойчивее были слухи о возможном там восстании большевиков. Но в Ростове все было еще нормально, и я благополучно вернулся в батальон, где по-прежнему с утра до вечера разбирали и собирали винтовки, обучались стрельбе, рассыпались в цепи.

Тон задавали павлоны, и мы всячески старались им подражать – отчетливо отдавали честь офицерам, становились во фронт генералам. Помню такой случай: на Платовском проспекте два моих приятеля и я очень ловко стали во фронт казачьему генералу. Тот в недоумении остановился и сказал: «А, вот оно что началось!»

Опять поползли слухи о возможном восстании в Ростове, и вот 25 ноября нас срочно переводят в помещение казачьего училища. Это очень не понравилось местным юнкерам. С ними у нас с самого начала приезда отношения были натянутые. На наши приветствия они не отвечали и вообще смотрели на нас как на контрреволюционеров. В училище нас всех одели в кавалерийские шинели. Вид у нас получился очень оригинальный: брюки навыпуск, кавалерийская шинель и морская фуражка с ленточками.

Весь день 26-го были в помещении училища. Получили патроны и индивидуальные перевязочные пакеты. К вечеру же нас повели грузиться на вокзал, где уже стоял поезд. Стало известно, что Ростов занят восставшими большевиками, что в городе стрельба и что мы должны будем принять участие в подавлении восстания. Настроение у всех радостно-приподнятое. Идем к вокзалу с песнями, четко отбивая ногу. На тротуарах много народу. Вот и старенький генерал, с непокрытой седой головой, крестит проходящих мимо него вояк. Долго усаживаемся по теплушкам. Поем песни. Бегаем за кипятком. Внезапно поезд тронулся и медленно пополз в направлении Ростова.

Бывшие еще на перроне кадеты и юнкера на ходу вскакивают в вагоны. По пути несколько раз останавливаемся. С рассветом медленно подходим к станции Нахичевань. Вдруг на нас градом посыпались пули. Станция оказалась занятой большевиками. Тогда по команде мы на ходу стали выскакивать из теплушек и с винтовками наперевес ринулись к вокзалу и станционным постройкам. Это произошло так стремительно, что ошеломленные «товарищи» или бросали винтовки и сдавались, или удирали к Балабановской роще.

В несколько минут станция оказалась в наших руках. Продолжая преследование убегавших, настигнутых мы или кололи штыками, или били прикладами по головам. Успевшие удрать засели в роще и опять стали нас обстреливать. Нам было приказано залечь в глубокой канаве на окраине рощи. Мы оказались в чудном окопе, куда вскоре подтащили пулемет, обслуживаемый нашими доблестными «прапорщиками».

Наш взвод был отправлен на самый левый фланг. Один же взвод кадет, под командой капитана Данского, был выдвинут на правый фланг против бойни, где тоже засели большевики. Что там произошло – неизвестно, но из этого взвода никто не вернулся. После окончания боя нашли всех перебитыми. Особенно изуродовано было тело капитана Данского.

Это и были первые жертвы Белого движения, про которых атаман Каледин сказал: «Казаки двинулись только тогда, когда пролилась детская кровь».

Вели непрерывную перестрелку, но двинуться дальше не было возможности: очень уж нас было мало. Ждали казачьего эшелона, но он в этот день так и не пришел. Выгрузившая под нашим прикрытием лошадей полусотня донских юнкеров тоже участия в бою не принимала.

Помню, какое ужасное впечатление на меня произвел первый раненый, которого я увидал; это был штыком раненный в живот солдат, кричавший совершенно нечеловеческим голосом. К счастью, его скоро унесли на вокзал, где был устроен перевязочный пункт. Не могу забыть и другую картину: лежавшему в окопе рядом со мной грузину, кадету Орловского корпуса, пулей Гра снесло чуть что не полчерепа. А в это самое время атаман уговаривал казаков выступить и помочь нам. Удалось ему это только на следующий день, когда батальон уже истекал кровью.