Зарождение добровольческой армии

Еще тогда я удивлялся, как это он, будучи во время войны подростком, мог знать, что в 17-м Донском казачьем генерала Бакланова полку офицеры носили красные башлыки, о чем он так подробно рассказывал в том месте, где упоминается о партизанах Чернецова. И вообще, думал я тогда, мог ли он, коммунист, так красиво рассказать о выборе Донским Кругом в атаманы генерала П.Н. Краснова. Единственно, где он ошибся в своих повествованиях о 12-м Донском казачьем полку, это в том месте, где говорит о том, что казаки убили своего адъютанта. Это – ложь, ибо я доехал с казаками 12-го полка до хутора Сетракова, и казаки вообще вели себя очень сдержанно и никого из офицеров не тронули. Узнав о занятии красными Новочеркасска, они сдали свое полковое знамя в хуторскую церковь и затем вместе с офицерами разъехались по станицам.

Бросилась мне в глаза и фамилия лихого антикоммуниста в романе есаула Калмыкова, но тут я даже улыбнулся. Да ведь это же наш «диктатор» есаул Цыганков! Есаула Цыганкова я в последний раз встречал на Дону в 1919 году, и после мне его видеть не приходилось. Подробно все это можно было бы узнать от офицеров 12-го полка, оставшихся в живых, но у нас в Бразилии таковых не имеется.

В. Ларионов [94] Последние юнкера [95]

Занятия в училище почти прекратились из-за постоянных караулов, да и не до занятий было. Все чувствовали надвигающуюся беду. Над градом Петра нависала роковая туча Октября…

В тот день, когда по Зимнему дворцу неожиданно ударили пушки «Авроры», там должен был быть караул артиллерийского взвода Михайловского училища; но еще рано утром офицер Михайловского артиллерийского училища увел михайловцев с пушками обратно в училище. Благодаря этому мы, константиновцы, не разделили участь школы прапорщиков и девушек из Женского батальона, остававшихся на защите дворца. Но кто знает? Если бы наши пушки были в этот день в карауле Зимнего, то не погнали ли бы они «Аврору» и не отбросили ли бы они картечью штурмующую Зимний дворец толпу с Дворцовой площади? Быть может, история Октябрьской революции пошла бы по другому руслу.

Начальник училища генерал Бутыркин явно оберегал юнкеров-константиновцев от вооруженных выступлений против Красной гвардии и дезертиров. Он пытался сохранить Константиновское училище от разгрома. В Петербурге повсюду избивали юнкеров, сбрасывали их с мостов в зловонные каналы. Полному разгрому подверглись Владимирское и Павловское военные училища. Многие юнкера были убиты и изувечены при защите своих училищ, хотя и Красная гвардия дорого платила за «победу». Наше училище пока не трогали. Нас считали «лояльными», вследствие какой-то хитрой дипломатии нашего начальства.

«Лояльные» юнкера с тайной надеждой прислушивались к отдаленному грохоту пушек, доносившемуся в те дни со стороны Гатчины, откуда пытался наступать на столицу казачий корпус генерала Краснова. Скоро дальние пушки затихли и все надежды рухнули. Победивший «революционный пролетариат» в виде запасных батальонов, толп дезертиров и вооруженных рабочих возвращался под звуки оркестров нестройными, но многочисленными колоннами в Петербург – в несчастный, заплеванный город, занесенный тучами крикливых прокламаций, разбрасываемых днем и ночью с грузовиков.

Эти прокламации крупными буквами вещали о «победе пролетариата» и о страшной опасности, угрожающей этой победе со стороны «гидры контрреволюции», состоящей из «керенцев», «корниловцев» и «калединцев»… По улицам, где редкие фонари еле светили сквозь первую снежную метель, зловеще и раскатисто звучали выстрелы винтовок…

Черный вечер. Белый снег.
Ветер, ветер – на всем Божьем свете.

Ночью в училище был обыск. Красногвардейцы и какие-то темные личности в штатском перерыли наши шкапчики. Искали оружие. Оружия не нашли и никого не тронули. Увезли с собой только склад оружия из цейхгауза, училищные пушки уже давно уехали с училищными солдатами, под командой какого-то неизвестного лица в шинели без погон, на какой-то «фронт против Каледина».

В училище творилось что-то странное: юнкера собирались кучками, были возбуждены, что-то горячо обсуждали и сразу же замолкали, если к кучке подходил кто-либо из «не своих», не кадет. Скоро я узнал, что формируется группа для переброски юнкеров-константиновцев на Дон.

Кадеты предложили и мне ехать с ними на Дон. Делом отправки офицеров и юнкеров на Дон руководил член правого крыла Думы Пуришкевич, и один из наших юнкеров[96], как я говорил, поддерживал с ним деловой контакт. Наши курсовые офицеры и батарейные командиры знали о «заговоре», но не отговаривали юнкеров ехать на Дон. Генерал Каледин повторил исторические слова: «С Дона выдачи – нет»… Училищные офицеры ехать на Дон не хотели – кто устал от войны, кто не хотел оставить семью и ехать в неизвестность, кто просто ни во что больше не верил и ни о чем знать не хотел.