Зарождение добровольческой армии

Наблюдая эту картину и все слыша из слухового окна чердака нашего дома, где уже давно была моя «штаб–квартира», я не мог понять, чего эта рвань так обозлилась на кадет и в такой массе идет их бить. И откуда взялось видимо–невидимо кадет — таких же мальчиков, как я, Петя, Коля, Ваня и другие. Тогда я не разбирался в конституциях и демократиях. Я понимал буквально и был уверен, что кадеты вот им покажут.

Все новые и новые толпы шли и шли мимо. На выходящих и просто смотревших в окна жителей орали: «Не выходи!», «Тикай внутро!», «Закрой окна!», «Стрелять будем!». И стреляли по стенам, по заборам, а то и по дверям. «Сарынь на кичку!..» Это были красные.

За несколько недель большевистской власти жители недавно свободной России быстро научились «дисциплине» повиновения грубой силе — и не выходили, и «внутро тикали», и окна закрывали. На улицах невооруженных мужчин почти не было, не было видно женщин, не было даже собак, так как они безжалостно расстреливались вооруженным «народом». Но в щели чуть приоткрытых дверей, из-за гардин окон сотни глаз наблюдали движения буйной «рати».

Примерно в полдень раздались артиллерийские выстрелы, и над нашим домом, мягко шурша, понеслись снаряды в направлении Балабановской рощи. Стреляла «Колхида» по наступающим «кадетам». Со стороны Кизитеринки была отчетливо слышна стрельба, все учащающаяся. Треск винтовочной стрельбы перемежался с длинными и короткими очередями пулеметного огня. В домах прятали, сжигали все, что могло послужить причиной зверств буйной, пьяной, вооруженной до зубов толпы красных, мотающихся по городу на грузовиках, двуколках и далее на извозчичьих экипажах, орущих, ругающихся и без всякой причины стреляющих во все стороны.

К вечеру не миновала беда и нашего дома. На улице остановилась конная батарея. По виду — все бывшие фронтовики–солдаты. Потолкавшись по соседним домам и на дворе гужевого транспорта, где была кузня, один батареец с решительным видом подошел к парадному крыльцу нашего дома и стал кнутовищем бить в дверь. Дверь открыли (что было делать?).

Солдат вошел через коридор прямо в гостиную и сразу оробел, увидав детей, четырех довольно хорошеньких барышень, родителей моих, моей мамы. Потоптался, посмотрел на свои грязные сапоги и, обведя всех недоуменным и совсем не злым взглядом, как-то просто спросил:

— Что, кадетов ждете?

Никто ничего ему не ответил, и только Аничка Чубарина, подруга моей молоденькой тети, смело и звонко сказала:

— Никого мы не ждем, а вот чего вы пришли с кнутом детей пугать? Мы мирные жители, вы себе можете воевать, а людей трогать не надо. Вот вы уходите и уходите.

Последнее было лишнее. Солдат рассердился:

— Мы не уходим, а меняем позицию.

Но тут вмешалась бабушка. Подошла к нему и так мило проговорила:

— Ну что вы, солдатик, сердитесь? Христос с вами. Может, хотите чайку попить? Тоже ведь и вам не легко, может, мать-то ждет где-нибудь, а вы вот горе мыкаете где-то далеко от родного дома.

Солдат стал пятиться к двери и как-то обиженно сказал:

— Ничего мне от вас не надо, а с кнутом пришел, потому я ездовой.

Повернулся и вышел на улицу. И вовремя. Батарея уже двинулась и скоро исчезла в сумерках степи в направлении Ростова.

В доме почувствовалось приподнятое настроение. Уходят! Перед бабушкиным киотом затеплилась лампада.

* * *

Ночью раздался осторожный, с незапамятных времен установленный охотничий свист. Все в семье его знали и пользовались им на охоте, на прогулках в роще, в камышах на Дону и т. д. Пришли Петя, мамин брат, мой дядя, старше меня на шесть лет, и его товарищ–студент. Оба в 1916 году отправились на Германский фронт, провоевали в рядах Староскольского пехотного полка, но через год были возвращены домой по розыскам родителей, как несовершеннолетние.

С начала большевистского восстания дома не ночевали. Как-то попали в Новочеркасск. И вот появились.

Войдя в дом, Петя и студент, его тезка (звали его все Петрусь, фамилии не помню), сказали, что из Новочеркасска наступают казаки, юнкера и офицерские части. Большевики из Ростова бегут, на окраинах Нахичевани еще держатся красногвардейцы и солдатские части, но наши их выбьют. В Новочеркасске им сказали, что такой приказ атамана Донского войска, генерала Каледина.

Ночь прошла тревожно. Никто, конечно, не спал, кроме детей, да и те спали тревожным, прерывающимся сном.

На рассвете послышалась все учащающаяся винтовочная и пулеметная стрельба, по звуку — приближающаяся. К утру мимо нас по улице опять бежали толпы уже не буйной, а трусливой, растерянной рати, и уже в обратном направлении — на Ростов. Бегущих становилось все меньше. Какой-то парнишка добежал до угла и, видно испугавшись спустившегося в степи тумана, перекинул винтовку, как какую-то палку, через забор на наш двор и, не долго думая, перемахнул и сам к нам, подбежал к сараю и стал дергать дверь.

Мой отец вышел во двор и спросил:

— Ты что тут делаешь? Парнишка спросил:

— Дяденька, где можно тут спрятаться? Кадеты идуть. Всех убивають.

Отец открыл калитку и сказал ему: