Зарождение добровольческой армии

Наши силы были около 200 человек, 4—5 пулеметов, винтовки, ручные гранаты и две трехдюймовые пушки, которые еще стояли на железнодорожных платформах–вагонах и, следовательно, не могли стрелять, так как при отдаче они свалились бы с платформ.

Под утро показались цепи красных, и начался неравный бой, так как противник превосходил нас раз в 15—20.

Полковник Ширяев отправил две пушки с юнкерами, пока не поздно, к Ростовскому железнодорожному мосту, так как мы знали, что будем окружены. Наше положение ухудшалось тем, что население села Батайска состояло по большей части из мастеровых паровозного депо и других служащих железной дороги, которые почти поголовно были красные и до нашего прихода убили двух солдат дивизиона. Мы сгруппировались около станции и внутри ее, но пока мы стягивались к ней, уже были потери.

Вообще там легло больше половины нашего отряда, и помещения 1–го и 3–го класса были заняты ранеными, расположенными на полу.

Часть пулеметов были расположены у окон и два — на перроне за баррикадами, сооруженными из тяжелых багажных вагонеток. Стрелки расположились у окон Красный бронепоезд с одной пушкой два раза подходил к станции и стрелял «на картечь» по зданию. Здесь был ранен капитан 2–го ранга В. Потемкин, которому картечь выбила правый глаз и застряла в мозгу.

Когда бронепоезд подходил, то наши пулеметы открывали ураганный огонь, и он принужден был отступать. Он появился еще раз, но здесь произошел замечательный курьез, так как снаряд, выпущенный их пушкой, попал в их же паровоз, и в облаках пара, при воплях их раненых, он с трудом попятился и уже больше не показывался. Повидимому, красные артиллеристы приняли свой паровоз за наш, то есть «своя своих не познаша».

К вечеру наступило зловещее затишье.

Начиная от перрона станции в сторону станицы Ольгинской находились десять или двенадцать железнодорожных путей, забитых товарными составами, — обстоятельство, которое помогло нам уйти ночью. Согласно плану, наши разведчики без выстрела сняли красных часовых на железнодорожных путях, и мы, человек 45—50 — остатки отряда, — забрав с собою человек 7—8 носилочных раненых, бесшумно покинули вокзал, пробираясь под вагонами товарных составов. Шел снег, и начиналась легкая метель, которая заметала наши следы. Не доходя до станицы Ольгинской, на большом хуторе мы нашли три подводы, то есть три пары лошадей и трое саней, на которых мы поместили раненых. Мы быстро дошли до станицы Ольгинской и, сделав передышку около часа, утром направились к парому против станицы Аксайской.

Метель усиливалась, и трудно было найти дорогу. Однако местная молодая казачка–учительница, которая прекрасно определялась в местности, так как много раз путешествовала из станицы в Ростов и назад, решила пойти с нами, вывела нас к парому и приехала с нами в Ростов поездом.

Как мы узнали потом, оставшиеся наши раненые были убиты, а женщина–доктор, по долгу службы оставшаяся с ними, была зверски изнасилована и сошла с ума.

Таким образом, в Батайске Морская рота закончила свою роль, а по возвращении в Ростов остатки ее вошли в состав 4–й роты Офицерского (впоследствии Марковского) полка. Командиром 4–й роты был ротмистр Дударов (убит летом 1918 года) — очень спокойный, храбрый офицер и прекрасный стрелок.

А. Ваксмут [364] МОРЯКИ У КОРНИЛОВА [365]

Вскоре после большевистского переворота так называемый Центробалт в Гельсингфорсе, где находился почти весь действующий флот, заявил, что он не нуждается больше в командующем флотом и будут командовать они сами.

В это время действительно флот почти потерял свою боевую силу, лучшая часть команды разъехалась по домам, а оставшиеся занимались митингами и требованиями себе различных земных благ, вроде калош и т. д.

Не помню, по чьему почину, но было предложено всем офицерам собраться в Морском Собрании для решения — что же делать дальше?

Офицеры собрались в большом количестве. Не помню, кто председательствовал, но вспоминаю лейтенанта Ладыженского, говорившего о том, что до сих пор мы, офицеры, подчинялись всем распоряжениям, чтобы удержать боеспособность флота, но что теперь довольно, флот воевать не может, и мы можем делать то, что повелевает нам наша совесть, а не какие‑то там комитеты, что мы не желаем быть участниками в развале флота.

Представители Центробалта, пронюхавшие про это собрание и сидевшие слева от председателя, очень заволновались, и после того, как были выступления нескольких офицеров о том, что нужно продолжать работать с большевиками, они успокоились, убедившись, что часть офицеров остается с ними.