Вот сейчас он обернется назад и увидит на том же месте усталых лошадей, дым, вьющийся над костром, за ним – Шах-Заду, раскладывающую еду на разостланную белоснежную скатерть. Она через плечо на мужа с украдкой бросает влюбленные взгляды, нежно улыбается ему. Она часами могла любоваться Хасаном, он заметил, где бы они не находились, она выбирает такое место, чтобы могла любоваться им. О, как ему сейчас не хватает этого взгляда!.. Хасан обернулся. Но за кустами пасся его конь. Подумать только – тогда, в тот злосчастный день, он беззаботно развел костер, спокойно расселся, даже, ничем не тревожась, подвесил чайник на рогатинах из березовых кольев. Сейчас бы он этого не допустил. Хасан собрал сухие сучья, ветки, развел костер. И похитителей в масках просто так бы к ней не подпустил бы. Надо было одного из них брать в плен. А дальше действовать по обстановке. Если пошевелить мозгами, он тогда вместе с Шах-Задой мог вырваться из их окружения. Реакция не сработала, не хватило мужества, ума или еще чего-то… Упустил одно мгновение, теперь он наказан на всю жизнь.
А теперь торопиться некуда. Как тогда, сейчас он может беспечно растянуться на траве, заснуть, не боясь попасть в руки бандитов или кровника Шархана. Но он этого больше не допустит. Не допустит ради Шах-Зады, ради ее спасения. Только теперь он начал понимать, как опасна для человека эта штука – беспечность. С тех пор как потерял Шах-Заду, он жил как в кошмарном сне, от молитвы до молитвы, никому не принося никакой радости, а горя – сколько хочешь. У него была и другая жена, заботливая и добрая Айханум. Она готовила ему пищу, шила одежду, штопала носки. Но она так и не вошла в его жизнь, осталась чужой. Она, видя их разобщенность, все дальше отдалялась от него. Первые дни замужества она терпела, мучилась, сердилась. Ее покорность и тихая доброта со временем сменилась злостью, раздражительностью, мирная женщина на его глазах преображалась, становилась вредной, неуживчивой. А потом приняла яд, умерла, и он женился на Шах-Заде…
Солнце показалось между облаков, припекая его мозги. Хасан сделался вялым, сонливым. Он поднялся, разулся, походил, приминая босыми ногами нежную траву, постоял, вглядываясь в высокие ступенчатые горы, свисающие над его головой. Вдруг его осенило: его ошибка в том, что он отпустил Шах-Заду вместе с ее похитителями. А сколько еще было допущенных ошибок после этой трагедии! Не счесть…
В его сердце кипела ненависть к роду Шархана. После того как потерял отца, он жил с одной мыслью: скорей расправиться со всеми мужчинами этого рода, но религиозный сан связывал ему руки. Еще теплилась надежда, что хотя бы Шархан не уйдет от его неотвратимого возмездия. Хасан найдет и похитителей Шах-Зады. И им не уйти от его возмездия!
Хасана утомительно длинными, тоскливыми ночами всегда угнетала одна мучительная мысль (она въелась в его сердце как червь): «Может, это Шархан организовал похищение Шах-Зады?» Но он сразу отгонял от себя эту страшную мысль: «Нет и еще раз нет! Он может убить меня, организовать мое похищение, угнать барашек, бычка, но ради возмездия организовать похищение женщины?! На это может пойти только самый нечестивый горец! Даже горец, у которого руки по локоть в крови, на похищение замужней женщины не пойдет. Такого похитителя ожидает месть со стороны мужчин похищенной женщины до пятого поколения. А если Шархан похитил мою жену, надеясь на большой выкуп? Нет, он прекрасно знает, что у меня в Дагестане из богатств, кроме старого отцовского дома, ничего нет: ни банковских вкладов, ни ценных бумаг, ни недвижимости. Все мои активы остались в Алма-Ате! Это моя тайна, о существовании которой здесь, в республике, никто не знает. Знал бы кто, тогда я в поселении пятнадцать лет спокойно не сидел. Все дороги, связывающие меня с Алма-Атой, давно поросли мхом… А разве Шархан не самая грязная сволочь, способная на любую подлость?! Разве он не понимает, что дороже Шах-Зады у меня нет богатства на свете?! Если не он, тогда кто пойдет на кражу человека? Кто?»
Хасан в лице весь почернел, глаза покраснели.