Зарубежная фантастическая проза прошлых веков (сборник)

— Ноттинг-Хилл! Ноттинг-Хилл! — в каком-то божественном исступлении крикнул Вэйн. — Еще священней наш стяг от крови доблестного врага! Сюда, патриоты! Сюда, ко мне! Ноттинг-Хилл!

Мощными руками он втащил на стену одного из своих воинов; вслед за ним и другие начали карабкаться наверх, подсаживая и втаскивая друг друга. Через минуту вся стена над нашими головами была усеяна защитниками Пэмп-стрит.

— Ноттинг-Хилл! Ноттинг-Хилл! — не переставал кричать Вэйн.

— А Бейзуотер? — рявкнул какой-то рабочий из армии Вилсона. — Да здравствует Бейзуотер!

— Мы победили! — крикнул Вэйн, ударяя древком знамени оземь. — Да здравствует Бейзуотер! Мы научили их патриотизму!

— Расшибите эту банду вдребезги, покончите с ними раз навсегда! — взревел заместитель Лэмберта, доведенный чуть ли не до сумасшествия павшей на него ответственностью.

— Попробуем! — грозно крикнул Вилсон. И обе армии сомкнулись вокруг роковой стены.

Я просто не в силах писать. К сожалению, существуют такие вещи, как физическая усталость, физическая тошнота и, если можно так выразиться, физический ужас. Достаточно сказать, что предыдущий отрывок написан около 11 часов вечера, а сейчас уже два часа ночи, а сражение все еще не кончилось и, судя по всему, не кончится еще долго. Достаточно сказать, что по крутым улицам, ведущим от водокачки к Ноттинг-Хилл-Хай-роуд, кровь струилась и продолжает струиться широкими красными змейками, вьющимися по мостовой и мерцающими в лунном свете.

Позднее. Последний штрих. Прошли часы. Наступило утро. У подножия башни и на углу Обри-роуд все еще корчатся и дерутся люди. Бой еще не кончен. Но теперь я уже знаю — все это фарс.

Я получил известия из города. Они говорят о том, что вся эта изумительная вылазка и вся эта изумительная многочасовая оборона были ни к чему. Какова была цель странного ночного исхода, мы едва ли когда-нибудь узнаем по той простой причине, что в течение двух-трех ближайших часов все, кто мог бы раскрыть эту тайну, будут изрублены в куски.

Три минуты тому назад я узнал, что Бэк со своим методом в конце концов одержал победу. Разумеется, он был глубоко прав, утверждая, что одна улица никак не может — физически не может — победить целый город. Пока мы думали и гадали, он проверил со своей лиловой армией все восточные подступы. Пока мы носились по улицам и махали алебардами и фонарями, пока бедняга Вилсон рассуждал, как, Мольтке, и дрался, как Ахилл, пытаясь сломить грозного ноттингхиллского правителя, м-р Бэк, бывший суконщик, попросту сел в кеб, поехал в город и сделал дело, ясное, как шоколад, и не менее полезное и прозаическое. Он объехал Южный Кенсингтон, Бромптон, Фулхэм и, раздав четыре тысячи фунтов из личных своих средств, организовал армию в четыре тысячи человек, иными словами, армию, способную раздавить не только одного Вэйна, но и Вэйна вместе со всеми его противниками. Насколько мне известно, армия эта расположена на Хай-стрит в Кенсингтоне, от церкви до Эддисон-роуд-Бридж. Она движется на север десятью различными улицами.

Я больше не в силах оставаться здесь. Очень уж все плохо — хуже чем надо. Над Кэмпден-Хиллом, например, уже занялась заря; в небе пробиты лучезарные серебряные бреши, окаймленные золотом. И, что еще хуже, Вэйн и его люди видят эту зарю. Их лица, бледные и окровавленные, дышат какой-то странной надеждой… Они невыносимо патетичны. А самое худшее — в настоящий момент они побеждают. Если бы не новая армия Бэка, они могли бы одержать решительную победу.

Повторяю, я больше не в силах выносить этого. Это все равно что смотреть пьесу старика Метерлинка (вы ведь знаете, что я неравнодушен к доброй, старой, здоровой литературе двадцатого века), когда сидишь, видишь, что какие-то люди спокойно беседуют в гостиной, и знаешь, что в это время за дверями стоит человек, любое слово которого внесет в их жизнь непоправимую трагедию. А тут еще хуже, потому что тут действующие лица не разговаривают, а бьются, корчатся, падают мертвыми — сражаются за то, что уже предрешено — предрешено не в их пользу. Огромный серый клубок человеческих тел все еще мечется, трепещет, дергается вкруг огромной серой башни. А башня молчалива и недвижна — молчаливой и недвижной будет она всегда. Эти люди будут уничтожены еще до того, как зайдет солнце. И новые люди встанут на их место и будут уничтожены, и новые ошибки будут совершаться, и тирания, подобно солнцу, будет возникать все вновь и вновь, и несправедливость будет вечно свежа и благоуханна, как весенний цветок. И каменная башня будет вечно взирать на мир. Вечно будет Материя, в жестокой красоте своей, взирать на великих безумцев, жаждущих смерти и еще больших безумцев, жаждущих жизни».

На этом месте первое и последнее донесение специального корреспондента «Судебной газеты» резко обрывалось.