Зарубежная литература ХХ века. 1940–1990 гг.: учебное пособие

Усманова А. Р. Умберто Эко: парадоксы интерпретации. Минск, 2000.

Фуко М. Порядок дискурса // М. Фуко. Воля к истине. М.: Касталь, 1996.

Эко У. Заметки на полях «Имени розы» // У. Эко. Имя розы. М.: Книжная палата, 1989. С. 427–482.

Эпштейн М. От модернизма к постмодернизму: Диалектика «гипер» в культуре ХХ века // Новое литературное обозрение. 1995. № 16. С. 32–46.

Дополнительная литература

Баранов О. Гипертекстовая субкультура // Знамя. 1997. № 7.

Бодрийар Ж. Фрагменты из книги «О соблазне» // Иностранная литература. 1994. № 1.

Делёз Ж. Платон и симулякр // Новое литературное обозрение. 1993. № 16.

Вельш В. «Постмодерн». Генеалогия и значение одного спорного понятия // Путь. М., 1992. № 1. С. 109–136.

Гараджа А. В. После времени: Французские философы постсовременности // Иностранная литература. 1994. № 1. С. 54–56.

Генис А. Гипертекст – машина реальности // Иностранная литература. 1994. № 5.

Генис А. Треугольник (авангард, соцреализм, постмодернизм) // Иностранная литература. 1994. № 10.

Деррида Ж. Письмо и различие. М.: Академический проект, 2000.

Дженкс Ч. Язык архитектуры постмодернизма. М., 1985.

Зверев А. М. Модернизм в литературе США. Формирование. Эволюция. Кризис. М., 1979.

Зверев А. М. Черепаха Квази // Вопросы литературы. 1997. № 3.

Ильин И. П. Постмодернизм: словарь терминов. М.: Интрада, 2001.

Косиков Г. К. От структурализма к постструктурализму. М., 1998.

Курицын В. Русский литературный постмодернизм. М., 2001.

Кюнг Г. Религия на переломе эпох // Иностранная литература. 1990. № 11.

Маньковская Н. Б. Париж со змеями (Введение в эстетику постмодернизма). М., 1995.

Пятигорский А. М. О постмодернизме // Избранные труды. М., 1996.

Степанян К. Реализм как заключительная стадия постмодернизма // Знамя. 1992. № 9.

Столович Л. Н. Об общечеловеческих ценностях // Вопросы философии. 2004. № 7. С. 86–97.

Фатеева Н. А. Контрапункт интертекстуальности, или Интертекст в мире текстов. М.: Агар, 2000.

Эпштейн М. После будущего. О новом сознании в литературе // Знамя. 1991. № 1.

Якимович А. Утраченная Аркадия и разорванный Орфей. Проблемы постмодернизма // Иностранная литература. 1991. № 8.

Якимович А. О лучах просвещения и других световых явлениях (культурная парадигма авангарда и постмодернизма) // Иностранная литература. 1994. № 1.

Ямпольский М. Темнота и различие (по поводу эссе Ж. Делёза «Платон и симулякр») // Новое литературное обозрение. 1993. № 5.

Справочный материал

Постмодернизм как эстетический феномен. «Постмодернизм, казалось бы, продолжающий эксперименты модернизма и авангардизма, существенно отличается от них тем, что вбирает в себя опыт диалогизма. Во-первых, именно в постмодернизме разрушается завершенность и объективированность художественной концепции хаоса. В контексте тотального диалогизма хаос не только постоянно провоцируется на ответные выпады, но и, главное, впервые, пожалуй, субъективируется и становится равноправным участником диалога с художником.

Важную роль в этом процессе сыграли многие факторы:

– в полной мере разработанная в модернизме и унаследованная постмодернизмом философия мира как текста;

– сама эстетика диалогизма, вызревшая, разумеется, помимо постмодернизма, и в русской литературе уже в 1930-е годы достигшая высочайшего развития в романах Андрея Платонова и лирике Осипа Мандельштама, и присущая ей интерпретация всего корпуса мировой культуры как незавершимого "большого диалога" (М. М. Бахтин);

– и, наконец, общая культурно-философская ситуация ХХ века, сочетающая в себе, с одной стороны, глобальный диалог культур (то, о чем пишет В. С. Библер), а с другой – глубочайшие разочарования в гуманизме и защитной силе цивилизации.

В этом контексте резко изменяется восприятие самой идеи культуры и культурных символов. Каждый по отдельности "смыслообраз культуры" (выражение Я. С. Голосовкера) устремлен к преодолению хаоса и сохраняет в себе эту интенцию при любых трансформациях. Но встречаясь в симультанном "творческом хронотопе" постмодернистского текста, воплотившиеся в этих смыслообразах противоречивые интенции накладываются друг на друга и либо взаимно аннигилируют, либо обнаруживают собственную ценностную амбивалентность, либо создают "броуновский" эффект неупорядоченного движения, то есть в конечном счете моделируют хаос.