Зарубежная литература XVIII века. Хрестоматия научных текстов

На этом и должен был кончиться роман. Но издатель потребовал продолжения, и тогда Лесаж выпустил в свет четвертый том – еще три книги. В них повествуется, как бывший секретарь герцога Лермы стал любимцем графа-герцога Оливареса, нового вершителя судеб Испании, разумного и твердого правителя, о падении графа-герцога и втором браке Жиль Бласа, счастливо завершающем историю его жизни.

<…>

(Эткинд Е. Франция под маской Испании // Эткинд Е. Ален Рене Лесаж (1668–1747) // Писатели Франции: сборник статей / сост. Е. Эткинд. М., 1964. С. 174–176)

Вопросы и задания

1. Каким целям служит «испанская оболочка» романа?

2. Как можно прокомментировать выражение «писатель-реалист», употребленное в отношении Лесажа?

3. Прокомментируйте подбор цитат автора из других работ о Лесаже.

4. Что такое «жильбласовский вопрос»?

5. Какой путь проходит герой романа Лесажа?

6. Как изменяется характер Жиль Бласа к концу романа?

Шарль-Луи де Монтескьё (1689–1755)

Предтекстовое задание

Прочитайте перевод отрывка из исследования Ж. Старобински о Монтескьё, обращая внимание на предложенную автором трактовку темы власти в романе «Персидские письма».

Ж. Старобински Деспотические наказания и наказанные деспоты

Перевод с французского И. В. Лукьянец

Итак, в «Персидских письмах» содержится бунт. Бунт этот, однако, разворачивается в художественном пространстве. Всей энергией текста управляет хозяйская рука автора. Финальная катастрофа в серале Узбека выдерживает нагрузку мечты и тревоги, которую реальность не перенесла бы. Да, во Франции имеют место злоупотребления, абсолютная монархия превратилась в деспотизм, система Лоу¹ разрушила состояния, Парижский парламент унижен и распущен, Регентство стало средоточием скандалов. Все эти беды, кажется, не оказали никакого влияния на жизнь Парижа, однако это лишь временно, счета будут предъявлены в конце столетия. Действие кровавого театра в 1721 г. переносится в Испаганский сераль. Именно здесь создается фривольное и трагическое пространство, в котором слышатся отклики французских событий. В решающий момент бунта страстей Роксана пишет своему мужу.

Эта ее речь могла бы быть обращенной и к западному владыке, она не ограничивается протестом против супружеского рабства. Так же, как восточный деспотизм становится моделью любой абсолютной власти, так и измена и самоубийство Роксаны обретают все свое значение, как только их начинают рассматривать как отчаянное стремление к свободе, терпящее поражение. Этот трагический вывод будет перенесен из общественной составляющей книги на ее эротическое содержание, что дает ключ к чтению всей фривольной галантной литературы века.

Восточную интригу книги можно было бы рассматривать как пикантное добавление к серьезному сочинению. Но в современной критике преобладает другое мнение. Стало очевидно, что предметом обсуждения во всех частях книги является власть и ее различные формы: в Испаганском серале царят самые извращенные формы рабства – с женщинами здесь обращаются, как с неодушевленными предметами, в то время как о красоте их тщательно заботятся. У евнухов, низведенных до функции инструментов, но желающих сохранить хотя бы частицу свободной воли, остается лишь одна возможность – стать в свою очередь палачами. Их хозяин с помощью насилия и устрашения требует от них гарантии своего могущества. Они – его министры. Если они, за редким исключением, не могут наслаждаться телесно, то они наделены властью повелевать сознанием тех, кто слабее их, кто зависит от них. Печаль их господина дополняет изощренную иерархию рабства, которая, но лишь по видимости, защищает целомудрие женщин и обеспечивает ему абсолютную власть. Никто из них не счастлив, начиная с господина. В то же время это – тот самый человек, который в чужих землях исповедует высшую свободу разума и которому Монтескьё часто доверяет свои собственные мнения.

Нужно ли обвинять Монтескьё в том, что он плохо совместил эти две стороны своего сочинения и сделал Узбека противоречивым персонажем? У нас скорее появляется новое право извлечь из противоречивости Узбека дополнительный урок. Столь разумный, он так стремительно расстается со своими предрассудками, когда наблюдает нравы другой нации, Узбек неспособен на ту же свободу, когда в дело вступают его интересы, вековые традиции и его желания. Жестокость Узбека – темное пятно на его разумности. Это та смутная область, с которой этот адепт естественной религии не в силах расстаться. Когда Монтескьё рисует противоречивость своего персонажа, речь не идет о том, чтобы подвергнуть сомнению все Просвещение, представить его «авторитарным» и скрыто лицемерно тираническим. В XX в. найдутся интеллектуалы, которые начнут своего рода процесс против гуманизма Просвещения, исходя из его «бесчеловечности».