Зарубежная литература XX века: практические занятия

В главе VII, описывая очередной приступ смятения героя, автор заставляет его, вчерашнего скептика и вольнодумца, сомневаться, «так ли уж бесплодно поле, вспаханное иезуитами, и не дают ли все же всходы посеянные ими семена». В противоестественном затворничестве все больные вопросы предстают перед дез Эссентом с новой силой, и его скептицизм дает трещину. Беспощадная саморефлексия убеждает в том, «что все в его прошлой свободной жизни было обусловлено иезуитской выучкой. Так что тяготение ко всему искусственному и эксцентричному – это, конечно, результат своеобразной вольницы занятий, почти неземной утонченности в манерах и квазибогословского склада мысли. Этот порыв, в сущности, – не что иное, как восторженное искание идеала, неведомого мира и по-библейски чаемой грядущей благодати».

Автор таким образом оправдывает и возвышает искания героя, который с негодованием осуждает реальную историю церкви, но благоговеет перед ее истинным предназначением. Ближе всего этому католику конца XIX столетия оказывается позиция Шопенгауэра, чье «учение о пессимизме было в общем-то величайшим лекарством и утешением умов избранных, душ возвышенных». Поздний плод дендизма, дез Эссент на протяжении романа проходит все его этапы, ранее зафиксированные в литературе, и выходит на новый уровень сознания, который является закономерным финалом развития дендизма: осознав границы и искусственность своего бунта, денди, чтобы продолжать жить, необходимо отказаться от тотального отрицания реального мира и хоть в какой-то форме примириться с ним. Единственно доступной формой такого примирения оказывается возвращение к идее Бога, потому что в силу гипертрофированного индивидуализма и эстетизма все остальные, более заурядные и компромиссные способы вхождения в мир, остаются для денди неприемлемыми.

Это новое обретение веры в главе VII оказывается не краткосрочным приступом в череде смены настроений, а новой жизненной позицией, что подтверждается финальными словами романа. В забывшем Бога, отвергшем религию современном мире дез Эссент взывает к Господу с молитвой: «Боже, мне страшно, сил моих нет! Господи, сжалься, помилуй христианина, который сомневается, маловера, который жаждет веры, мученика жизни, который, покинутый всеми, пускается в плавание под небесами, где по ночам не загорается спасительный маяк старой надежды!»

Целую страницу посвящает роману «Наоборот» Оскар Уайльд в своем «Портрете Дориана Грея», не называя ни автора, ни заглавия «Корана декаданса»:

То был роман без сюжета, вернее – психологический этюд. Единственный герой его, молодой парижанин, всю жизнь был занят только тем, что в XIX веке пытался воскресить страсти и умонастроения всех прошедших веков, чтобы самому пережить все, через что прошла мировая душа. Его интересовали своей искусственностью те формы отречения, которые люди безрассудно именуют добродетелями, и в такой же мере те естественные порывы возмущения против них, которые мудрецы все еще называют пороками. Книга была написана своеобразным чеканным слогом, живым, ярким и в то же время туманным... Порой трудно было решить, что читаешь – описание религиозных экстазов какого-нибудь средневекового святого или бесстыдные признания современного грешника. Это была отравляющая книга. Казалось, тяжелый запах курений поднимался от ее страниц и дурманил мозг. Самый ритм фраз, вкрадчивая монотонность их музыки, столь богатой сложными рефренами и нарочитыми повторами, склоняла к болезненной мечтательности.

Уйальд испытает огромное влияние Гюисманса в работе над своим романом «Портрет Дориана Грея».

Путь дез Эссента стал своего рода черновиком духовных поисков многих героев литературы XX века, а поэтика романа указала одно из направлений эксперимента в искусстве прозы, направление, на котором вскоре возникнет литературный импрессионизм и, в частности, роман Пруста.

Задания