Зарубежная политическая лингвистика

Политическая власть в русской метафоре. Любая форма политической власти может быть описана как субъект-объектные отношения между теми немногими, кому она дана, и тем большинством, на кого она направлена. Отличительная особенность русского языка состоит в том, что многие слова, используемые для наименования тех, кто осуществляет власть, не являются исконно восточнославянскими. Традиционные номинации князь и король были заимствованы из германского праязыка, царь и император – из латинского, боярин — предположительно из турецкого [Черных 1993, I: 106, 210, 344–345, 431; 1993, II: 361–362]. Таким современным номинациям, как секретарь, министр, президент, депутат русский язык обязан французскому. Пересматривая титул о рангах, Петр I заимствовал шляхетство из польского, а названия некоторых чинов из немецкого и шведского языков [Raeff 1993: 34–35]. Дореволюционные термины государь, дворянин и знать и более поздний председатель имеют восточно-славянское происхождение, но по крайней мере два последних из них, вероятно, образованы от французского с помощью калькирования. Существует мнение, что дворянин может быть производным от немецкого hof (двор (королевский, княжеский)). Изначально дворяне занимали низший ранг в правящем сословии. Только благодаря тому, что обладатель титула царь полагался на них в конфликтах с боярами, положение дворян повысилось [Черных 1993, I: 233–234]. Подобные процессы наблюдаются не только в русском языке. Английские номинации noble, president, senator, member of parliament, representative, secretary и minister происходят от латинских слов посредством французского языка; rule восходит к латинскому, а government пришло из греческого через латинский язык.

Иностранное происхождение политической лексики имеет непосредственное отношение к более широкой версии нашего предположения. Заимствованные слова либо меняют свое графическое обозначение по воле случая, либо модифицируются согласно фонетическим законам принимающего языка. Несмотря на то что – оро– в слове король указывает на восточнославянский вариант, следующий за ним палатализованный л нетипичен, по крайней мере в именах существительных; – арь в слове царь часто встречается в названиях современных русских профессий (хотя нужно редкое чувство юмора, чтобы отнести к одной категории слово царь и такие профессии, как слесарь или токарь), однако только в этом слове ему предшествует одна согласная, а не слоговый корень. На фоне таких исконных слов, как народ и folk, сама чужеродность политической терминологии, обозначающей объект политической власти, создает фонетически заметную фигуру, выделяющуюся на фоне фонетических особенностей исконных слов.

Номинация соборность может рассматриваться как метафора восточнославянского происхождения, созданная для концептуализации качества и характера политической жизни России. Остается спорным вопрос, насколько характерен данный признак российскому дискурсу. Созданное впервые в XIX веке землевладельцем-интеллигентом А. Хомяковым для обозначения качества, присущего Православному Христианству, данное понятие, без убедительных на то оснований, было распространено его младшим коллегой К. Аксаковым применительно к политической жизни, став естественным для традиционной России, но абсолютно неприемлемым во времена Петра I и его наследников [Wieczynskii 1976, I: 82–84; 1980, XVI: 171]. Возможно, последующее ограничение употребления этого понятия внутри узкого круга интеллигентов-дилетантов не позволило лексикографу XIX века Далю включить его в словарь русского языка в виде отдельной статьи. После распада Советского Союза часть современной российской интеллигенции вновь заговорила о соборности как об отличительной черте политики России в сравнении с демократией Запада и присущим ей индивидуализмом. В книге В. Сергеева и НДБирюкова [Sergeyev, Biryukov 1993], уже в заглавии которой выражен контраст между демократией и «традиционной культурой» России, авторы утверждают, что несовместимость соборности с индивидуализмом обусловливает неполноценное функционирование таких выборных институтов власти, как парламент или президентство. Именно на этот аргумент ставила ставку зарождающаяся оппозиция, выступавшая под названием «патриотические силы», создавая добровольные объединения представителей различных взглядов и убеждений с целью формирования прочной коалиции и возрождения подлинной российской государственности [Проханов 1992; Зюганов 2003].