Зарубежная повесть

— Но мой-то сотрудник что должен делать, товарищ директор? — нетерпеливо воскликнул я.

— Мы рассчитываем к концу этой недели, самое позднее в начале будущей…

— Да ведь тело не может ждать десять дней, оно же в теплой комнате! — вскричал я. — Неужели у вас нет какого-нибудь спецфонда?

— Если бы завтра я сам умер, моя жена оказалась бы в том же положении, что и ваш сотрудник, — печально ответил директор.

— Я ей этого не желаю, товарищ директор, — со злостью резюмировал я и швырнул трубку.

Давидович смотрел на меня, меланхолически улыбаясь.

— Благодарю вас, пан директор, — сказал он. — Я поеду сам…

— Желаю успеха, — вздохнул я.

Мне захотелось как можно скорее выкинуть из головы этот гроб, и я протянул Давидовичу руку, изобразив на лице подходящее выражение. Вдруг боль в паху снова дала знать о себе. Это была какая-то пульсирующая боль, точно кто-то лягал меня изнутри. Я так и остался стоять в дверях, с нетерпением ожидая, когда минует этот неожиданный приступ. Минуту спустя боль действительно улеглась, и я наконец смог поехать на аэродром.

Неприятная история с гробом быстро улетучилась из моей памяти, я вел машину с небрежной уверенностью, изящно лавировал в потоке других машин и мастерски, с точностью до сантиметра тормозил. Щеголяя своей ловкостью перед Боженой, я в то же время убеждал и себя, что еще вполне молод и силен, а сознание того, что мне достаточно лишь протянуть руку, и эта сидящая рядом красивая девушка станет моей, наполняло меня легкой радостью. Жизнь казалась мне сейчас вереницей волнующих эпизодов, переплетенных друг с другом, точно звенья какой-то цепи, мерцающей манящими огоньками. Цепь эта исчезала в таинственной, но непременно светлой дали.

Мы доехали до аэродрома Окэнте, почти не разговаривая, — я продолжал сохранять между нами должную дистанцию. Лихо облетев небольшую площадь, я остановил машину на стоянке и распахнул дверцу. В этот момент мои кишки снова пронзила боль, но только на мгновение. Я еще не задумывался над нею, приписывая ее какому-нибудь легкому отравлению. До сих пор я никогда не прислушивался к тому, что происходит в моем организме, я вообще не задумывался над тем, происходит ли в нем что-нибудь.

Едва мы с Боженой вошли в зал ожидания, как на нас обратились взоры всех присутствовавших: на нее смотрели с вожделением, на меня с завистью. То, что я шел с красавицей, которая привлекает к себе всеобщее внимание, окончательно вернуло мне доброе расположение духа.

— Этот итальянец — важная особа? — спросила Божена, также возбужденная новой для нее ситуацией.

— Важная. Он представитель крупной фирмы.

— Как вы хотите, чтобы я вела себя?

— Как дама: кокетливо, но с достоинством. Это будет вашим экзаменом.

— Я даже боюсь, — вздохнула она, действительно волнуясь.

— А я не боюсь за вас. Мне кажется, вы способный человек.

— Я никогда не играла роль дамы. В случае чего наступите мне на ногу, ладно?

— Ладно, — кивнул я. — А если это не поможет, сочту, что вы не сдали экзамена.

— Я в вашей власти, — прошептала она покорно.

— Тебе повезло, дитя, — ответил я с искренним убеждением.

Весь этот разговор-намек проходил по схеме, уже не раз использованной мною. Девушка реагировала правильно. Теперь этот флиртик следовало прервать: на сегодня никаких намерений у меня по отношению к Божене не было, а дальше будет видно.

Объявили о прибытии самолета из Рима. В зал ожидания вошли трое мужчин. Остановившись неподалеку от нас, они продолжали вполголоса разговаривать. Один из них, седовласый, был известным прозаиком. Второй, худой и нервный, заметив меня, несколько принужденно улыбнулся мне. Я поклонился в ответ и тоже улыбнулся. Это был мой однокашник Янек Сувальский, ныне известный поэт, утонченный и малопонятный. Я читал хвалебные рецензии на его книги и уверовал, что он занимает в нашей литературе почетное место. В последнее время мы виделись редко и всегда мельком, принадлежа, по сути, к двум разным мирам: я жил в мире конкретного, в постоянном действии, в движении, он — в мире раздумья, созерцания и творческого одиночества.

Извинившись перед Боженой, я подошел к нему.

— Привет, Янек, — сказал я, с деланной сердечностью пожимая его руку. — Я снова читал много похвал по твоему адресу…

— Просто я заключил с несколькими друзьями договор о взаимном поклонении, — ответил он с фальшивой искренностью. — А вот тебя я то и дело вижу с какими-то прелестными женщинами.

Говоря это, он взглянул на Божену. Та улыбнулась, как девица с плаката, рекламирующего зубную пасту.

— Своего рода компенсация, — ответил я с притворной горечью, — я ведь только чиновник.

— Я бы тебе не пожелал такой голгофы, как моя, — сказал он. — Ты выбрал лучшую долю. Живешь и работаешь как нормальный человек…

— А успех, слава? — рассмеялся я.