Зарубежный детектив 1977

Конечно же, низкопробный детектив грешен и нагромождением ужасов, и дешевой игрой на нервах, но нельзя приклеивать сии ярлыки к детектив вообще, ко всему литературному жанру. Впрочем, что защищать в этом жанре – тоже вопрос. К примеру, можно порой прочесть, что детектив – это «здоровое чтение, заранее успокаивающее ваши нервы уверенностью, что зло будет раскрыто, злодей наказан, добро и правда восторжествуют. Это сказка для взрослого человека… Разумеется, я имею в виду настоящие детективы, а не те гангстерские или шпионские трескучки, которые подсовывают вместо них. Кстати, особенность.лучших таких романов в том, что «кровь и смерть», «убийство» во всех его видах, трупы зарезанных, удушенных, застреленных не действуют на воображение, они воспринимаются в чтении как бы условно, подобно договоренности в игре – вы скользите мимо них по страницам, как если бы они, как в театре, вскочили и побежали после поднятия занавеса». Получается, по такому рецепту, не столько литература, сколько литературная игра, причем в духе «Спокойной ночи, малыши». Едва ли это самый удачный прием в защите жанра, и едва ли именно такие черты в нем стоит защищать. Есть в нем и другое, более важное и серьезное.

Для лучших образцов детективной литературы характерны реалистичность изображений быта и психологии, общественных конфликтов, ими обеспечивается заостренность и увлекательность событий и характеров. Сюжеты в таких случаях основаны на реалистическом подходе, на убеждении в силе разума и утверждают торжество (хотя бы потенциальное) правопорядка (или хотя бы правды как таковой) над социальным злом. Раскрытие преступления, логический анализ фактов погружаются тогда в жизненную стихию. Основой конфликта становится столкновение справедливости с беззаконием.

Хороший детективный роман – это исследование, поиск, испытание мысли и фантазии. Он делает читателя соучастником «дела», что, несомненно, полезно хотя бы тем, что развивает наблюдательность, сообразительность, воспитывает навык аналитически мыслить. Вот эта читательская активность, причастность, не в ней ли секрет массовой увлеченности жанром?

Конечно, есть и другие непременные черты в классических детективных произведениях. Главные из них тайна, загадка, образ сыщика (иногда это человек, профессия которого далека от сфер криминалистики, им может оказаться и врач, и журналист, и страховой агент, волею случая втянутый в расследование преступления, но, кем бы он ни был по профессии, все же но функции своей и по конкретным действиям он сыщик, пытающийся раскрыть тайну, вступающий в поединок со злом).

По правилам детектива, сыщик – фигура нападения, преступник – фигура защиты. Остальные персонажи участвуют в игре, как правило, на стороне защиты, так как произвольно или непроизвольно уводят нападение по ложным следам. Читатель участвует в игре на стороне нападения, пытаясь вместе с сыщиком проникнуть в тайну преступления.

Иногда, забывая о законах детективного жанра, мы называем детективом любое сочинение, если только сюжетная развязка в нем не видится с первых страниц, а сам сюжет окутан загадочностью. По ведь не только приключенческая беллетристика, но н классической глубины словесность может предложить читателю запутанную интригу, скрывая до последней страницы всевозможные тайны.

Нельзя так же поспешно принимать за детектив произведения, в которых фигурируют преступники. Сам по себе показ преступного мира или описание какого-нибудь преступления еще не является неукоснительным признаком литературы этого жанра.

Детектив не может существовать без расследования. Расследоваться может не обязательно преступление, но и ложное обвинение. Поиск истины должен главенствовать в сюжете И командовать сюжетосложением. Следствие следствия – вот истинная формула детектива. Однако при этом не следует забывать, что, скажем, документальная практика расследования преступления еще не создает литературу. Протокол в силу своей природы исключает индивидуальность, психологизм в обрисовке и сыщика и преступника, вычленяя случай из реальной гармонической действительности и тем самым не объясняя ее в целостности. Частный случай остается частным случаем и, хоть согласуется с установлениями «не убий», «не укради», «не нарушай правила валютных операций», не имеет проекции на нравственное самовоспитание людей – подобная функция свойственна художественной литературе, мотивирующей действительность, а не приговор.