Зарубежный детектив

Красл заказал ему пива, тот поблагодарил. Он выглядел не лучше прочих жителей: драное пальто, заплатанные брюки, на ногах старые опорки. Хлебнув пива и, видимо, поверив, что приезжий не из газеты, он заговорил о стачке.

— Все началось из-за несправедливых штрафов. Ведь сколько раз бывало: приходит ткач за получкой, а ему говорят, что это он должен доплатить за брак. Или еще — сократили рабочий день до тринадцати часов, а работу спрашивают как раньше. Что же рабочим — носиться по цеху, как на гонках? Вот и не выдержали. А что с нами барон вытворял, это вам любой здесь расскажет. Мастеров секли ни за что! Били и детей малых — тех несмышленых, что для порядку к станкам за ногу привязывали... — Заказав еще пива, староста продолжал рассказ: — Ну забастовали, а Риссиг пригрозил, что закроет фабрику. Что же, от голода всем помирать? Собрались тогда и пошли в Танвальд, на другие фабрики барона. Подняли там рабочих, пришли все сюда, прямо к воротам. А Риссиг тем временем вызвал войска. Рабочие только о своих правах потолковать хотели, а в них сразу стрелять! Семнадцать залпов! Восемь наших полегли на месте, убитые наповал. А сколько до сих пор ходят со штыковыми ранами да ссадинами. За что? Говорят, оказывали, мол, войскам сопротивление. Так ведь ни один солдат или жандарм не пострадал. А у наших раны где? В спины им стреляли! Вот вам и сопротивление!

— Я слышал, что среди убитых и лавочник Павлата...

— Он оставался дома, — нахмурился староста. — Хотел в тепле пересидеть. Ему случайно влепили.

— А вы тоже были дома?

— Вам-то что? — подскочил староста. — Вы что, сыщик? Их тут много развелось. Меня уже допрашивали, да отпустили через пару дней. А которых подстрекателями сочли, им в Болеславе суд был, и по году каждому дали. Если будут смирно себя вести, скорей выпустят. Велика радость! Где они найдут работу? Не лучше ли им было бы остаться в тюрьме.

— А вы знали пана Павлату? Он был настоящим патриотом, правда?

— Говорят... — отмахнулся староста и снова заговорил о погибших. Из перечисленных им убитых Красл не знал никого. И фамилия Павлаты ничего в памяти не вызывала. Странным, однако, казалось, что о Павлате никто не хотел говорить. Даже голодранец, который помог ему нести чемодан до гостиницы.

3

На следующий день Красл прошел по всему поселку до площади перед воротами фабрики. Рядом протекал быстрый горный ручей. Когда-то фабрика была построена специально возле него — в те дни станки работали от водяных колес, а не от паровой машины. Через ручей к воротам вел каменный мост, на котором стояли два жандарма. Досюда, видимо, дошла рабочая демонстрация.

— Не останавливайся! Weiter gehen![19] — зарычал один из жандармов и взял ружье на изготовку. Этот наверняка стрелял в рабочих — по лицу было видно. Красл повернулся к жандармам спиной, взглянул на часы — восемь утра. Да, с моста было удобно стрелять: весь поселок как на ладони.

Бакалейная давка Павлаты стояла напротив. Над входом пестрая вывеска: «Винценц Павлата. Gemischtwarenhandlung. Торговля смешанным товаром». Странное дело — как в лавочника попала пуля? В лавке его не было — какая уж торговля во время демонстрации, значит, ставни были закрыты, как теперь. Да и окна выходят не на площадь, а на улицу, не доступную для выстрелов. Выходит, Павлата был защищен стеной своего дома и тем не менее получил пулю, притом смертельную — вот уж действительно не повезло! И все-таки как же могла лететь эта пуля?..

— Haben Sie nicht gehört? Вы что, не слышали? — снова крикнул жандарм с лицом убийцы. — Или вам надо на фабрику?

— Нет, благодарю... — И Красл пошел по площади к дому Павлаты. Стучал он долго. В доме, казалось, все спали.

— А вы лучше покричите, — посоветовала, на миг выглянув из окна соседнего дома, старая бабка. — Альбина что-то приболела.

— Э-э-эй! — закричал Красл и испуганно оглянулся, ему было стыдно нарушать покой всего поселка. — Барышня Павлатова! — И снова принялся дубасить в дверь. Наконец в дверях показалась маленькая хрупкая девушка лет семнадцати. Она была так бледна, что видно было, как бьется жилка на шее, от слабости она держалась за дверь. Учителю не хотелось стоять перед домом, где их могли слышать соседи, и он, не ожидая приглашения, протиснулся в прихожую, а оттуда в комнату, где сел у неубранной постели.

— Я от доктора Х., — сказал он. Однако девушка, похоже, ничего не знала об этом пражском филантропе. — Ваш отец помогал ему организовывать рабочие потребительские кооперативы, «Ульи», помните?

— У отца что ни день были новые затеи.

Красл рассказал девушке о порученном ему деле. Павлата действительно был похоронен без всякого памятника. И хоронить никто не пришел, в то время как похороны расстрелянных рабочих превратились в настоящую манифестацию. Павлату хоронила одна лишь Альбина, оставшаяся теперь круглой сиротой. Мать умерла сразу после родов, родственников нет.