Зарубежный детектив

— Меня тоже таскают на допросы, — сказал Даргов. — А я ничего не боюсь. Я могу доказать, что не я совершил убийство.

— Неужто и ты пропустил рюмочку? На работе? Ну и дела... — изумилась Беба, смущенная туманной речью супруга.

— Я на работе не пью. И после работы редко. Я рассуждаю вслух. Я знаю их методы. Неважно, кто преступник: важно, кому дело пришить. Мне никто ничего не пришьет.

— А я боюсь, — сказала Беба.

— Почему? Что тебя пугает?

Она поколебалась несколько секунд, потом прошептала:

— Да... В ту злосчастную пятницу... Понимаешь? Я заходила в гостиную после того, как коньяк был уже разлит по рюмкам. А узнает милиция — и мне каюк!

— Ты отравила?! — похолодел Коста. Он свыкся с изменами жены, но мысль потерять ее была невыносимой.

— Идиот! Уж если я тебя не отравила, то Жоржа и подавно.

Коста подошел к жене, наклонился, провел пальцами по ее золотым локонам.

— Расскажи мне, — сказал он ласково. — Расскажи мне обо всем.

Всхлипывая, Беба поведала мужу о чудовищной измене Жоржа.

— И тогда я крикнула, что убью, убью его! Да, я хотела убить! Этот мерзавец бросил меня окончательно, навсегда. И я решила отомстить!.. Жорж спустился вниз. Потом кто-то позвонил у ворот.

— Да, — кивнул Даргов, — почтальон. Я видел его.

— И я видела. Жорж пошел к воротам, а я кинулась в гостиную. Там в буфете Жорж держал оружие. Пистолет. Он мне раньше его показывал. Я хотела схватить пистолет и стрелять, стрелять, стрелять в него. Жаль, ящик в буфете был заперт. Попробовала взломать, но не успела. Кто-то шел в гостиную, и я поднялась наверх.

— Кто шел?

— Дамян. И он меня, кажется, заметил в гостиной. А на ящике остались отпечатки моих пальцев. Но хуже всего другое. Эта гусыня Лени трепанула в милиции: Беба, мол, грозилась Жоржа убить...

Коста Даргов сел на диван, поправил галстук, сказал:

— Успокойся, не хнычь, к стенке не поставят. А тебе впредь наука — не жадничай, не развратничай. — Больше всего в жизни Даргов любил резонерствовать, и теперь представился подходящий случай. — Раньше мы жили без машины, без сберегательных книжек — а их у тебя три и у меня не меньше. До консорциума мы жили беззаботно, спокойно, не трясясь за свою шкуру. И у нас была семья, настоящая семья. Вспомни, как после свадьбы мы любили друг друга...

Он хотел предаться воспоминаниям, но с женой случилась истерика.

— Замолчи, улитка этакая! «Жили беззаботно», «настоящая семья»... Баба ты и всегда был бабой. Потому я и наставляла тебе рога с Даракчиевым! Да и не только с ним. И с Боби Паликаровым, и с Райковым, и с Козаровым... Со всеми рога наставляла, баба ты и улитка! А где ты видел улитку без рогов? Ты носил их еще до свадьбы, запомни, когда еще ходил в драных штанах!.. О, будь Жорж в живых, он не умилился бы воспоминаниями! Он ринулся бы в борьбу. Он был мужчиной, а не бабой, как ты!

Поверженный этим ураганом упреков, гнусных признаний и обвинений, Коста долго не мог прийти в себя.

— Сука! — вымолвил он наконец. — Сука, вот ты кто! Хотел помочь тебе, спасти. Хорошо, что ты вовремя меня отрезвила. Теперь рыдай о своем Жорже, развратница. Рыдай, может, он и восстанет из гроба. Но не забывай: ты в моих руках. Вот в этих самых руках! Захочу — и прихлопну как муху.

Он сидел на кухне, когда в дверях появилась заплаканная, безобразная Беба.

— Зачем пожаловала? — угрюмо поинтересовался Коста.

— Хочу наконец, чтобы ты перестал быть бабой и улиткой. Чего препираться понапрасну? Не обижайся. Я разозлилась и наболтала тебе чепухи. Да и как мне не злиться, посуди сам. А я на тебя не в обиде.

— Вон как ты запела, — сказал отрывисто Даргов, но что-то изменилось в его голосе.

— У таможенника есть цианистый калий. Я говорю про Средкова.

— Откуда узнала? — спросил Даргов. — Кто тебе сказал?

— Жорж. Он все о нем выведал, прежде чем заарканить. Оказывается, какой-то иностранец пытался провезти яд контрабандой. Средков его и накрыл. В протоколе значилось 395 граммов, а иностранец-раззява вез ровно полкило. Значит, сто с лишним граммов — тю-тю, исчезли. Дело прикрыли, но сейчас самый раз вспомнить... Тебе все ясно?

5

Любомир Смилов застал своего начальника вышагивающим по кабинету.

— Товарищ подполковник, анонимка! — выпалил Смилов и жестом фокусника извлек из рукава конверт.

— Когда я был молодым, как ты, анонимные поэтессы меня тоже одаривали посланиями, — улыбнулся Геренский. — Поэма? Баллада? Сонет?

— Поэма в прозе. — Смилов положил письмо на стол, взял пинцет, достал из конверта маленький листок. На нем зеленой шариковой ручкой были нацарапаны неуклюжие печатные буквы:

«При Дарговой находится цианистый калий. Украла его, когда работала на базе аптечного управления. В 1965 году. Никто не знает. Она прячет его в дверце своей машины».

— Отпечатки? — спросил Геренский.

— Проверили. Отпечатков нет.

— Значит, писака не настолько глуп, каким хочет показаться! Что еще установлено?