И религиозные евреи её тщательно соблюдают. В этот день не то что работать – лампу или плиту не включают, так как процедура с выключателем или розеткой уже считается работой. Поэтому накануне субботы включаются минимально необходимое освещение в доме и электрические подогреватели пищи. Температура в них рассчитана так, чтобы пища в них не подгорела, но была бы тёплой во всё время включения.
Как-то Аркадий возвращался домой в пятницу вечером и по дороге увидел знакомого, который стоял на пороге одного из домов с очень печальным видом.
– Шабат шалом, Дэвид.
– Шабат шалом, Аркадий. Зайди, пожалуйста, на минутку.
– А в чём дело? – поинтересовался Аркадий, проходя в дом.
– Скажи, твои родители были евреи?
– Конечно, иначе как бы я сюда приехал.
– Тогда не годится.
– Что не годится?
– Кандидатура твоя не годится.
– Куда не годится?
– Холодильник открыть.
– Не понял. Ты что, для открытия своего холодильника подбираешь кандидатуру, как в депутаты Кнессета?
– Во-первых, это не мой холодильник. С моим всё в порядке. А это квартира тестя. Он лежит больной, и за ним ухаживает филиппинец Джоби. Но раз в две недели ему полагается выходной. Вот он сегодня уехал в Тель-Авив, а мне сутки надо здесь дежурить.
– Так в чём проблема?
– Проблема в том, что я хочу есть, а вся еда в холодильнике.
– Так открывай холодильник и утоли свой голод.
– Ты что, не понимаешь? Уже шабат. Если я открою дверку холодильника, то внутри ведь загорится лампочка.
– И из-за этой чепухи ты сидишь голодный? – Аркадий с возмущением направился к холодильнику.
– Не смей!
– Почему? Я ведь человек светский.
– Всё равно, ты ведь тоже еврей. И я не имею права заставлять тебя совершать работу в субботу.
– А ты меня не заставляешь. Я это делаю по своей инициативе, – Аркадий снова направился к холодильнику.
– Нет! Ни в коем случае! – Дэвид закрыл собою холодильник.
– Слушай, а как же ты дома выходишь из положения?
– Дома я заранее выкручиваю немного лампочку, и она при открывании дверки не загорается. Я уже настолько привык к своему холодильнику, что забыл здесь это сделать до шабата.
– И что, теперь ты устроишь себе дополнительно Судный день?
– Не хотелось бы. У меня и так сейчас здоровье не очень. Я сутки без еды вряд ли смогу.
– Так что же делать? Сам ты не открываешь и мне не даёшь. Из-за какой-то лампочки подрывать здоровье. Глупость какая-то, – начал кипятиться Аркадий.
– Это не глупость. Ты просто не понимаешь, что значит настоящая вера. Лучше скажи: у тебя есть кто-нибудь из знакомых, кто не является евреем по Галахе, у кого, допустим, мать не еврейка?
Аркадий начал перебирать в памяти всех своих знакомых, но никого подходящего среди них не нашёл. За окном послышался шум разразившегося ливня.
– Араб-христианин тебе подойдёт? – Аркадий вспомнил, что у одних знакомых в соседях живёт арабская семья, бежавшая из Ливана во время ливанской войны.
– Конечно, подойдёт, – обрадовался Дэвид, – где он живёт?
– Не очень далеко, но я не знаю, дома ли он. Ведь арабы шабат не отмечают. Кроме того, ты посмотри, какой ливень. Как мы пойдём?
– Пойдём, – Дэвид уверенно направился к выходу, доставая зонты.
Аркадий вышел следом, проклиная свою память и религиозную стойкость Дэвида. Он мысленно себе представил, как выглядят со стороны два идиота, шагающих по пустому городу под проливным дождём, и начал злиться ещё больше. Несмотря на зонты, вымокли они до нитки, но на финише не получили награды. Тёмные окна говорили о том, что хозяев нет дома.
– М-может быть, т-ты ещё к-кого-нибудь знаешь? – стучал зубами Дэвид.
– Нет, все мои знакомые – чистые евреи в десятом колене. Единственное, чем я могу тебе помочь, – это вернуться и открыть тебе холодильник. Заодно выверну эту чёртову лампочку и обеспечу тебе тем самым безбедное существование в течение всего твоего дежурства.
– Нет, я не могу пойти на этот шаг.
Аркадий шлёпал домой по лужам и думал о бедном Дэвиде, который сам обрекал себя на муки голода. И ведь попросить помощи у родных и знакомых он не мог, так как в шабат и по телефону нельзя звонить. Уже позднее Аркадий узнал финал этой истории. Промокший и голодный Дэвид начал искать какого-нибудь нееврея, пока в одном из домов не наткнулся на рабочего-филиппинца, согласившегося открыть холодильник.