Зарубежный криминальный роман

Я поднялся и дошел до центральной гостиницы. Там я взял такси. Через несколько минут я уже пересекал пустой палисадник Меньшикова. Рядом с домиком был припаркован его грязный автомобиль. Над деревянной дверью обосновался блестящий черный паук. Я вошел без стука и осмотрел весь дом. Когда я уже хотел вернуться, разочарованный, что хозяина нет дома, я увидел Меньшикова в кухне. Он сидел спиной к двери перед открытым холодильником, держа в руке стакан с какой-то выпивкой.

Я откашлялся. Он, вздрогнув, обернулся ко мне с выражением неописуемого ужаса в тусклых глазах.

— Это всего лишь я, — мягко заверил я его. Он постепенно успокоился. — Но на моем месте мог быть любой другой. Открытая дверь даже святого введет в соблазн. Я удивляюсь вашему легкомыслию.

Он жестом пригласил меня войти. Я взял стул и сел рядом с ним. У холодильника царила приятная прохлада.

Он сказал:

— От смерти не запрешься на ключ. Можно забаррикадировать дверь. Но смерть прогрызет все замки. Если запрешься, слышится ужасный шум, когда смерть грызет замок и в него входит. Я хочу избавиться от этого. Поэтому пусть каждый входит и выходит, как хочет. Если на то пошло, пусть я умру неготовым, не подозревающим ни о чем, в своей домашней обстановке, лучше всего перед холодильником и со стаканом в руке, нетрезвым, блаженным и беззаботным.

Я подумал, что вижу призрак, и попытался встряхнуть его:

— Вам надо меньше пить.

— Хуже уже ничего не будет, — сказал он, выпил содержимое своего стакана, скривил лицо и меланхолично продолжил. — Все разлагается. В запое не замечаешь, как это отвратительно. Наша жизнь так устроена, что от отчаяния допиваешься до цирроза печени, а потом топишь в алкоголе свои боли в печенке. — Он вдруг завизжал.

„Допился до белой горячки“, — с омерзением подумал я.

Он снова налил себе и предложил мне выпить, я отказался, но, подумав немного, согласился. Если я выпью с ним, он, возможно, станет более откровенен. Я протянул ему чистый стакан. Он наполнил его до краев.

Равнодушным голосом я сказал:

— Вы празднуете похороны забастовки?

— Мне нечего здесь праздновать, — возразил он. — Что должно происходить в Ивергрине, определяют другие.

— Кто?

— Богу было угодно поставить над нами Шмидта и Хантера, а не меня над ними.

Несколько минут я ломал голову, как лучше всего продолжить разговор. Наконец я начал так:

— Я еще понимаю, когда Шмидт и Хантер идут на крайние меры. Ведь если поля еще неделю пробудут в воде, урожай пропадет. Фирма стоит перед выбором: либо нас поставить на колени, либо отказаться от нынешнего урожая сахарной свеклы. Но то, что в окружном руководстве профсоюза они найдут союзников, мы никак не могли предположить. Меня интересует теперь насколько существование этого союза подкреплено чеками или банкнотами.

Меньшиков затрясся:

— Вы не должны ставить такие вопросы, это опасно для вашего здоровья, опаснее, чем выпивка и марихуана.

Мы выпили. Потом я сказал:

— То, что для фирмы важно видеть в моей должности опытного человека, мне понятно. Но зачем именно меня захотела она поставить на ваше место? Это не умещается у меня в голове. Может, чтобы вырвать у профсоюза зуб?

— Это не главная причина, — медленно произнес он, — хотя и существенная. Желание сделать вас „правой рукой“ Бертона исходит от мистера Шмидта, в этом деле между ним и Хантером нет единодушия.

— И мне так кажется, — громко сказал я. На самом деле ничего подобного мне не приходило в голову. Я удивился, что их точки зрения на меня не совпадают. Что могло заставить Шмидта сделать шутом гороховым такого решительного противника, как я? Но я удержался от вопроса, который вертелся на языке и попытался подъехать к нему с другого конца.

— Кстати, о Хантере. Что он, собственно, за человек? Я слышал, что его характеризуют как убийцу.

— Опять нездоровый вопрос, — неодобрительно проворчал Меньшиков. — Вижу, скоро придет для вас время пахать землю носом.

Я решился идти до конца.

— Поговоривают даже, будто раньше он часто вынимал пистолет.

— Ни о чем подобном я не знаю, — уклончиво возразил Меньшиков и отпил из стакана.

Я сделал то же самое и решил без передышки бомбардировать его вопросами.

— Бели я вас правильно понял, мое влияние на рабочих не было причиной того, что фирма потребовала моего увольнения. Вы только что намекнули о существовании какой-то главной причины.

— Действительно, — признался Меньшиков и заколебался, очевидно, не зная, выложить все начистоту или нет. Наконец он решился на компромисс: — Мисс Шмидт совершенно по-особенному относится к вам.

— Что вы говорите! — В душе я спрашивал сам себя: „Неужели он, как старик Генри, пытается убедить меня, будто она от меня без ума?“

— Да-да, — кивнув, подтвердил он. — Разумеется, это не укрылось от ее отца.

— Этого следовало ожидать, — сказал я, но тут же заметил, что больше не смогу ничего от него добиться. Он замкнулся в себе, хлебал виски и молчал. Наконец он даже захлопнул дверцу холодильника, словно сделал мне намек покинуть дом.

Я встал и сказал: