Зарубки на сердце

В середине апреля немецких танкистов куда-то перевели. С ними уехал и портной из нашей комнаты. Оставил (или забыл?) ручную швейную машинку «зингер». Мы перебрались из свинарника в комнату. На дворе разгулялась весна. Появилась первая зелень: сныть, крапива, хвощ полевой. Фронт теперь был совсем рядом. В пяти километрах грохотали пушки, иногда слышались пулеметные очереди. По вечерам взлетали осветительные ракеты. Мы радовались: еще немного, еще чутьчуть – и нас освободят. Крестный нашел себе приработок по плотницкой части. А мне нашли работу на соседнем хуторе – надо пасти четырех коров.

Новая, безлошадная хозяйка была приветливая, но скуповатая женщина. Она говорила, что сын ее в Красной армии. Вестей от него никаких нет, но надеется, что он скоро вернется. Кормила меня рано утром крупяным супом на снятом молоке, который называла путрой, и чаем с бутербродом. В обед – тоже путра и перловая каша. Вечером – опять путра и чай. Разнообразилась только каша в обед.

Земли у хозяйки было мало – пастбище небольшое в пяти минутах ходьбы. Травка с каждым днем подрастала. Но с коровами долго не удавалось поладить. Они разбегались. Им все время хотелось забраться на соседские земли. Тогда я стал очищать солонки со стола и угощать коров подсоленной водой. Благодарные коровы стали послушными. Краснозвездные самолеты летали теперь низко-низко и сбрасывали листовки. В них призывали немцев сдаваться. А в нескольких листовках сообщалось, что 2 мая Берлин взят нашими войсками и Гитлер застрелился. Испугался, сволочь, что его повесят вниз головой, как итальянского вождя Муссолини. И дан рисунок, где Гитлер висит вниз головой, в рваных трусах и без брюк.

Как жаль, что я не догадался сохранить те листовки и еще много-много свидетельств той войны. Не понимал я тогда, что это сама история мне дышит в затылок и мимо стремительно пролетает. Я прикреплял к сосне эту карикатуру на Гитлера, бросал перочинный нож в него, пытаясь таким образом еще раз казнить этого изверга…

В тот солнечный день 8 мая 1945 года я, как обычно, вывел коров на пастбище. Только канонада почему-то притихла. Зато самолетов над самой землей было особенно много, и листовки сыпались непрерывно. Вдруг я увидел маму. Она бежала ко мне и вся светилась от радости:

– Витя, Витя, сыночек! Войне конец! Конец проклятущей!

Мы обнялись, заливаясь слезами от радости. Когда чуточку успокоились, мама сказала:

– Немцы подняли белые флаги. Бежим скорее домой.

Я передал коров хозяйке, и мы побежали. Над домом Каупа на ветру полоскалась белая простыня, прибитая к шесту. Наши все тоже обнимались и плакали. Только Гена не плакал, таращил глазенки. Он уже научился ходить, придерживаясь за скамейку. И слово «дай» сказал раньше, чем слово «мама».

Тоня сказала Оле:

– Давайте и мы выставим в окошко белый флаг.

– Что ты, Тонечка! Бог с тобой! – возразила Оля. – Мы же не немцы, нам не надо сдаваться. Это же наша армия победила!

На другой день, 9 мая 1945 года, мимо нас в сторону городка Айзпуте пошли танки, потом артиллерия и пехотные части Красной армии. Лица солдат были довольные, бодрые. У каждого на груди сверкали медали и ордена. Я смотрел и думал: «Да, это другая армия. Совсем не такая, что отступала мимо нашего крыльца в Сиверской в 1941 году. Это идут победители. Наши, русские победители и защитники!» И гордость за них наполняла мне душу. Я представлял себе, что принимаю парад. Вспомнился тот бесконечно усталый танкист, которому мама кашу варила. «А ты верь, сынок, – говорил он мне в тот страшный год. – Наполеона без штанов в Европу прогнали – и Гитлеру шею свернем, придет время. Только выживи, дорогой. Всем смертям назло выживи, чтобы увидеть нашу Победу». Словно предчувствовал, какие муки предстоит нам пережить. «Где-то ты сейчас, дорогой товарищ танкист? Великое спасибо тебе за веру твою», – думал я.

Хозяйка вынесла к дороге табуретку, поставила на нее бидон с молоком и несколько кружек. Принарядилась, платок по-крестьянски повязала под подбородком. Но солдаты шли мимо, не нарушали стройных рядов. Только некоторые офицеры подходили пить молоко. Один капитан в фуражке с зеленым околышем выпил две кружки, вытер губы ладонью, поблагодарил хозяйку. Покосился на нас, исхудалых, в обносках. У Оли на ногах – деревянные колодки.

– А вы что же не нарядились? – спросил он.

– Мы батраки, после концлагеря, – ответила Оля.

– Вот как? Откуда же вы?

– Волосовский район Ленинградской области. Немцы сожгли деревню в 1943 году, всех жителей загнали в концлагеря. В прошлом году продали нас латышским хозяевам. Ждали мы вас, как спасителей. Скорей бы домой теперь! – закончила Оля.

– Ну, это вы зря торопитесь. Вас еще будут проверять и перепроверять, нет ли за вами грехов против советской власти. Мой вам совет: наберитесь терпения. Если совесть чиста, все закончится хорошо.

– Что же, к терпению нам не привыкать, – сказала мама.

ЭПИЛОГ