Но там были не только вещи. Я сделал еще несколько шагов, не сводя глаз с маленькой женской фигурки, скрючившейся под скалой. Услышав мои шаги, Шейла подняла взгляд. Ее лицо было все в царапинах, грязи и слезах. Она, по-видимому, бежала со всех ног, не разбирая дороги, чтобы поспеть сюда вовремя. Руки были в ссадинах, на коленках зияли дыры.
— Я не смогла, — прошептала она. — Я поймала его в прицеле. Положила палец на спусковой крючок. Это была прямая наводка — о таком выстреле можно только мечтать. Все было просто — как на стрельбище. Но я просто не смогла нажать на...
— Конечно, — сказал я. — То же самое случилось и в Коста-Верде, правда? не предохранитель тебя подвел. Ты просто не сумела собраться с духом и пристрелить Эль Фуэрте в упор.
Можно было и раньше догадаться. Я припомнил другие случаи, когда ей надо было стрелять, а она не выстрелила. Злиться на нее было бессмысленно. Это явление довольно распространенное. Тут дело не в умении стрелять. Половина наших солдат в Корее ни разу не выстрелили из своего табельного оружия или стреляли в воздух. Разумеется, она могла бы сама мне признаться, ну да чего уж теперь.
— Ну что ж, кто-то может убить человека, кто-то нет. Похоже, ты просто выбрала себе не ту профессию, Худышка.
— Эрик, я...
— Брось! — Я постарался произнести это ласковым голосом. — В конце концов, все получилось как нельзя замечательно, куколка. Нам надо спешить, пока эту мирную долину не запрудили бывшие строители империи, торопящиеся перековать свои мечи на орала...
Глава 25
Вернувшись через несколько дней в Тусон — по пути ч высадил обеих пассажирок и сделал по телефону предварительный рапорт, — я приехал в мотель, где меня ждала увесистая посылка. Я взял ее к себе в номер, раскрыл и обнаружил внутри длинный пластиковый чехол. В чехле лежало ружье, которое я сразу узнал — это было мощное, в полном смысле боевое оружие, а не то спортивное ружье, которое мы брали с собой в Мексику. К ружью была приложена записка:
“СПАСИБО ЗА УСЛУГУ. ПРЕЗИДЕНТ АВИЛА ОЦЕНИЛ ЭТО ПО ДОСТОИНСТВУ. ХИМИНЕС”.
Прочитав странное послание, я нахмурился и пошел звонить в Вашингтон. С Маком меня соединили без задержки.
— Ты получил посылку, которую мы тебе переслали после досмотра? — спросил он.
— Да, сэр. Но я что-то пока ничего не могу понять.
— Ты давно не читал газет?
— Пару дней.
— На прошлой неделе президента Коста-Верде убил снайпер с очень большого расстояния. В настоящее время у них сформировано переходное правительство во главе с полковником Химинесом.
Я выглянул из будки на залитую солнцем улицу Тусона, и перед моим мысленным взором возникла уже виденная мною картинка: поляна в джунглях и крепкий невысокий офицер с сигарой в зубах. Он замечает:
— Если есть хорошее оружие, всегда можно найти человека, который умеет с ним обращаться”.
— Я же говорил, сэр, что Эктор Химинес занятная личность.
— Кое-кто в Вашингтоне опечален этими событиями.
С Авилой были заключены некоторые негласные договоренности.
— Я им очень сочувствую, — сказал я. — Эти крошечные латиноамериканские страны поступают очень нехорошо, без спросу реформируя свои правительства и создавая массу хлопот для соседей. Воображают себя, наверное, независимыми государствами.
— У нас также озабочены судьбой одного крупного экземпляра военной техники. Есть мнение, что раз оно было расположено слишком близко к нашей границе, его следовало сохранить для изучения. Другими словами, они полагают, что не стоило так поспешно уничтожать эту штуку.
Я глубоко вздохнул.
— Так точно, сэр. Поспешно.
— Хочу тебе сказать, Эрик, что в Вашингтоне, как обычно, высоко оценили нашу операцию.
— Да, сэр. — Мои губы почему-то расползлись в усмешке. — Наверное, он произнес эти слова каким-то забавным тоном. — Ясно, сэр. Как обычно.
Потом наступили суматошные дни приведения всех дел в порядок, подготовки официального отчета и тому подобное. Однажды вечером, вернувшись в мотель, я обнаружил у себя в номере Кэтрин Смит. Я видел ее впервые с тех пор, как мы расстались после пересечения границы, но я о ней много думал в эти дни и, создавая свой полный отчет, навел о ней кое-какие справки.
Я сразу понял, зачем она пришла. Свою верхнюю одежду она аккуратно сложила на стуле в углу и теперь была одета в точности так же, как тогда, когда я ее впервые увидел — в пикантном черном пеньюаре, в шлепанцах на каблучках и прочих предметах женского нижнего белья, предназначенного для мужского глаза. На комоде стояли два запотевших бокала. В ведерке со льдом торчали две очень интересные бутылки.
Все было настолько очевидно, что я даже растрогался, если вы понимаете, что я имею в виду: мне ясно давали понять, что нам надо завершить одно мероприятие, прерванное шприцем Макса.
— Я не спрашиваю, как вы проникли в номер. Она улыбалась. Тут я вспомнил, что как-то мне ее лицо без косметики показалось простоватым, но сегодня оно не было простоватым. Улыбающаяся, она вдруг стала почти красивой, причем это была интригующая, нетипичная красота.