Засада. Двойное дно

То там, то здесь на проржавевших колючках можно было заметить всяческие «побрякушки» — пустые консервные банки, жестяные коробочки, бутылки. Нередко между ними висели настороженные гранаты и мины, осветительные ракеты натяжного действия. Вся эта сигнализация и тайная огневая защита должны были, по мысли противника, уберечь его от внезапных нападений «красных чертей». Немцы слишком поздно поняли, что Союз Советских Социалистических Республик — отнюдь не Голландия и даже не Франция. Маршем по его земле не пройдешь.

И командование врага вынуждено было срочно менять тактику и учиться у русских приемам сложной позиционной войны.

Намоконов вспомнил о недавнем случае. Он и Горкин возвращались к своим окопам по одной из болотных троп. Немцы были рядом, и разведчики внезапно услышали тихое чавканье топи. Спустившись за кусты, в трясину, они пропустили мимо себя черную фигуру немца. Разведчик врага ушел в ночь, к русским позициям.

Когда все стихло, сержанты выбрались на тропу, стали совещаться.

Горкин огорченно вздыхал.

— Надо было его взять. Не пускать к нашим.

— Нельзя. Мог закричать. До фрицев рукой подать.

— Что ж станем делать?

— Пошли к своим. Возьмем, когда потопает обратно.

— А вдруг — другой тропой?

— Однако, нет. Ночь. И троп мало.

Они быстро направились к себе и вблизи передовой спрятались в камыши.

Лазутчик появился через час. Он подталкивал в спину спотыкавшегося парня со скрученными руками и забитым тряпкою ртом.

Когда немец поравнялся с зарослями, в которых прятались разведчики, Намоконов внезапно вырос перед ним, одним ударом в живот сбил его с ног, стянул сыромятным шнуром руки, забил кляпом рот.

— Веди, — кивнул он Горкину на немца.

Разрезав путы на своем солдате, сказал, усмехаясь:

— Однако, и нам зевать нельзя, парень. Война!

И теперь, вспоминая об этом случае, Намоконов напряженно вслушивался в шорохи ночи, время от времени оборачиваясь, чтобы не потерять из виду Горкина.

Вернувшись в свои окопы, доложили Смолину о том, что задание выполнено, и легли спать.

Пробудившись в полдень, увидели, что весь взвод бодрствует и занимается делами вместо того, чтобы безмятежно отдыхать. Солдаты изучали по картам-бланковкам путь, каким предстояло идти под Старую Руссу, район засады и подходы к нему.

Смолина не оказалось на месте. Еще на рассвете он отправился на хорошо оборудованный наблюдательный пункт артиллеристов и торчал теперь там, прильнув к монокуляру перископической буссоли. Старшину интересовало расположение пулеметов и минометов противника, по которым били русские пушки.

Наконец наступила ночь. Последние минуты перед выходом в долгий и опасный рейд. Смолин выстроил взвод, еще раз осмотрел людей и приказал начать движение.

Над болотами тяжело слоится густой, грузный воздух. Низко висят тучи.

Посты боевого охранения предупреждены еще с вечера. Они молча пропускают разведку через передовую. Ночь поглощает, растворяет взвод в непроглядной своей черноте.

В таком мраке легко сбиться с тропинки, потерять направление, угодить в топь. Поэтому группа разграждения, ушедшая вперед, тянет за собой длинную веревку, на которую ориентируется взвод. Боковые дозоры идут по параллельным тропам, изредка вскрикивая ночными птицами.

Посреди болота, на сравнительно сухом месте, один из бойцов обеспечивающей группы отрывается от своих и уходит влево.

Проволочные заграждения немцев тянутся по заросшим травою подошвам высоток, и люди Горкина с саперами немедля начинают вырезать проход. Это нелегкая и непростая работа, если иметь в виду, что противник рядом и тоже не лыком шит. Саперы и разведчики там, у себя в тылу, изрезали, вероятно, многие версты проволоки, вырабатывая умение быстро и бесшумно перегрызать металл. И теперь, в сотне шагов от врага, они работают слаженно, с той высокой готовностью, которая помогает выполнять самое тяжкое дело почти автоматически.

Главное заключается в том, чтобы избежать щелчка. Именно поэтому саперы взяли с собой не штыковые, а рычажные ножницы, позволяющие действовать с самым малым шумом. Надкусывали проволоку ближе к кольям и наискось, а не поперек. Основную работу выполнял сам командир группы разграждения. В тот момент, когда Горкин сжимал рукоятки ножниц, Мгеладзе, помогавший ему, поддерживал и натягивал нить.

Надкусив проволоку, сержант чуть отодвигался в сторону, и на его месте оказывался Шота. Сломав нить, он осторожно разводил ее концы в стороны.

Работавший рядом с ним Варакушкин, прежде чем перегрызть проволоку, накидывал на нее тряпку, припасенную загодя. Это тоже заглушало щелчок.

Наконец проход прорезан. Можно по одному вползать в узкий коридорчик между кольями и, стараясь слиться с кустами, ползти по глинистой жесткой почве в стыке между двумя немецкими полками.

Но в этот миг над головой взлетает холодная и, как мерещится разведчикам, чудовищно яркая ракета. Все прижимаются к земле и замирают.

Где-то левее уныло и деревянно кричат в ночь немцы:

— Рус — сдавайсь! Эргебт ойхь!

Но вот ракета, роняя последние капли огня, затухает. Все ждут сигнала Смолина. Однако взводный почему-то медлит.