На что? Что у нас есть такое ценное, что может заинтересовать вредную девчонку? И я с надеждой осмотрел нашу комнату. В ней было много ценного, но только для нас с Алешкой. Настольный хоккей с хромыми от сражений хоккеистами. Коллекция машинок. Старая железная дорога с гнутыми рельсами и битыми вагонами. И все прочее – в этом духе.
– О! – вдруг подскочил Алешка. – Придумал! Давай ей нашу машину предложим.
– Жалко…
– А мы ее потом, когда жуликов Бабая разоблачим, обратно конфискуем! Так всегда делается.
– А зачем ей машина? Чтобы во дворе стояла?
– Кататься будет. В школу.
– Она не умеет.
– Дим! Мы ей машину вместе с водителем продадим!
Во дает! Мне даже жалко дядю Федора стало.
– Ну на время, Дим! – разошелся Алешка. – Мы его потом тоже конфискуем.
Его фантазии прервал голос мамы за дверью:
– Эй, вы! Вставайте на расправу! Отец ждет.
Вот и еще проблема! Во влипли! Да ведь нужно и кассету Бонифация выручать…
– Слушай, Лех, – в отчаянии сказал я, – давай удерем, а? Подальше. В Бразилию, к примеру. И года на два. А как все утихнет – вернемся. Нам только рады будут, соскучатся и все сразу простят.
Алешка всерьез задумался, вздохнул и сказал:
– Нечестно.
Ага, зато очень честно дядю Федора какой-то Чучундре отдавать.
– Подъем! – опять позвала мама.
Но наше оперативное совещание еще не закончилось. Мы перешли к очередному вопросу: как выкручиваться с той кассетой, которую мы по ошибке подсунули папе для его генерала?
Ведь если мы признаемся, что ошиблись, папа выведает у нас содержание нашей видеозаписи. И это будет преждевременно. Он посадит нас под домашний арест и не даст довести до конца дело Бабая. Да и Бонифацию кассету надо вернуть…
Алешка по этому вопросу высказался сразу, не раздумывая:
– Скажем: пап, мы хотели тебе похвалиться, как здорово мы сыграли наши дурацкие и козлиные роли в спектакле!
– Ага – и передали кассету почему-то генералу, папиному начальнику.
– Ну и что? Пусть знает, какие одаренные дети у его полковника Оболенского. Так и скажем.
Ну, у папы насчет нашей одаренности наверняка есть свое мнение, немножко другое. А теперь – и у генерала.
– Господи! – воскликнула мама, врываясь в нашу комнату и энергично сдергивая с нас одеяла. – Когда же вы, наконец, пойдете в школу! Отец уже полчаса, голодный, сидит за столом. Ждет, когда вы соизволите выйти к завтраку!
Знаем мы, чего он ждет. Потому и не торопимся.
– Артисты! – завершила мама свою обличительную речь. Из чего мы заключили, что история с кассетой ей уже известна.
Умывшись, мы поплелись на кухню, где папа вовсю наворачивал завтрак. Такой весь из себя голодный и заждавшийся.
– Уши мыл? – сразу же спросила мама Алешку.
– Конечно! – ответил он и показал ей почему-то руки.
Мама поставила перед нами тарелки с овсянкой. Это понятно – воскресенье, приятно в такой день испортить настроение любимым детям с самого утра.
Папа сидел напротив нас, с интересом наблюдал, как мы вяло ковыряем ложками в тарелках, и постукивал по краю стола… кассетой.
Алешка незаметно толкнул меня ногой. Папа дернулся и сказал:
– Не так резво, старина, – и почесал коленку.
– Извини, папочка, – скромно повинился Алешка и объяснил: – Я тапок потерял.
– Совесть он потерял, – сказала мама и налила нам по чашке чая. – Где расчетные книжки?
– Подожди, – придержал ее папа. – Расчетные книжки – это дело второе…
– Как это второе? – вспыхнула мама. – Всю неделю не могу допроситься.
Папа сказал:
– Вот то, что они…
– …Они совершенно отбились от рук! – продолжила за него мама. – Ты весь день на работе и никакого участия в воспитании детей не принимаешь…
И пошло-поехало. По накатанной колее. По типичному семейному сценарию. Мы уже не прислушивались, а не спеша доскребывали в тарелках кашу, потому что наизусть знали, как дальше будет развиваться педагогическая дискуссия.
Папа обидится, вскочит, начнет ходить по кухне, размахивая руками и натыкаясь на табуретки, и вспомнит, что он один раз учил нас плавать и два раза – кататься на велосипеде. А мама скажет, что помимо работы она бегает по магазинам, стоит у плиты и гнется над стиральной машиной. Папа с возмущением оправдается, что он на работе не мух ловит, а опасных преступников. Тогда мама вспомнит про расчетные книжки, про жэк с тараканами, и они с папой переключатся на нас – на наши личные отрицательные качества.
Этого момента мы благоразумно не стали дожидаться и под разгоревшийся шумок тихонько смылись.
Когда мы натягивали в прихожей куртки, из кухни донеслось:
– Да! Возмутительно! Родители – с высшим образованием, а дети – троечники… Кстати, а где они?
Троечники в этот момент уже захлопывали за собой дверь.
Выходя из подъезда, мы по привычке осмотрелись – не бродит ли поблизости наш заклятый друг Вадик? Не бродит. И даже больше того. В этот самый момент из нашего двора выехали две машины. Вадькин «мерс» с хозяином за рулем – как всегда с ревом мотора и визгом резины, а за ним фургончик. И, как нам тут же стало известно от постоянных обитателей двора, уехали они на несколько дней.
– За добычей, – сказал Алешка. – Вот и хорошо, мешать нам не будет.