Засада. Спецназ 1941 года

Староста немного помолчал, потом медленно прошел через комнату и сел на скамью рядом с капитаном.

— Так-то оно так, все правильно, воля, как говорится, ваша, что делать. Только думаю я, что остаться бы вам не помешало у меня до следующей ночи. День пройдет, на сеновале пересидите, а как стемнеет — заберете хлеб и уйдете.

— Что-то ты темнишь, дед. — Журбин недоверчиво посмотрел на старосту, потом перевел взгляд на его жену, словно в темноте можно было что-то рассмотреть. — Зачем это нам целые сутки у тебя сидеть? Мы и по-другому сделать сможем — уйдем сейчас в лес, а ночью вновь к тебе за хлебом придем.

— Можно и так, но не из-за хлеба прошу вас остаться…

— А конкретнее? — оборвал его Черняк. — Что за причина?

— Причина есть, хлопцы. Сегодня в Хуторжаны старьевщик приедет. Это наш человек. Ездит по селам, собирает старые вещи, а заодно и сведения, кто что сказал, кто что видел, да и сам многое примечает. Когда приезжает в Хуторжаны, пересказывает все, что знает, мне, ну а я — дальше… Думаю, вам интересно будет узнать, что в селах вокруг леса, где вы прячетесь, делается. Разве не так? — И словно бы предугадывая ход мыслей своих ночных гостей, объяснил: — Сам я к вам в лес после встречи со старьевщиком не смогу пойти. На виду я… Если кто увидит и немцам сообщит, те если не расстреляют, то назначат старостой другого человека. И еще неизвестно, кого…

Задержаться, видимо, действительно придется, понял Черняк, размышляя над предложением старосты. Да и особого выбора-то у него не было: хлеб, как ни крути, придется ждать, ведь взять его попросту, кроме как у Карпенко, в ближайшие два-три дня они все равно ни у кого не смогут. Другие явки подполье им не дало — боязнь провала приводила к предельной степени конспирации. А голод, как известно, не тетка, ждать не будет…

— Такая информация нам действительно не помешает… — признался Черняк, вставая со скамьи. — Известно, когда приедет старьевщик?

— Обычно он появляется около полудня. Час — два побудет, потом едет в другое село.

— Ну если так, тогда мы подождем… Пойдемте, проведете нас на сеновал…

Черняк уже двинулся к выходу, со стула встал и старшина, но возгласы старухи, обращенные к старосте, заставили их остановиться. Молчавшая до того, она глухо затараторила:

— Да ты что, старый!.. Не видишь, что ли, — люди устали, голодные, накормить вначале надо, а потом прятать!..

Карпенко замялся, понимая, что совершил ошибку. Стараясь ее исправить, принялся в сердцах говорить:

— И то верно, что это я!.. Сейчас, хлопцы, покормим вас, у нас щи в печке стоят!.. Пойдемте к столу, пойдемте!..

Старуха медленно встала с кровати, накинула халат, прошла к печи. Черняк и Журбин отказываться не стали — сели за стол, положив свои автоматы на лавку. За целый день блуждания по лесу им пришлось съесть лишь по нескольку сухарей, так что голод давал о себе знать.

— Глебовна, солений принести не забудь. — Микола Карпенко поплотнее задернул на окнах занавески, после чего уселся на край стола. — Ну что, хлопцы, самогоночки? У меня свойская, ядреная. Так как?

— Нет, спасибо. Мы поедим только…

— Понимаю…

Глебовна наметанными движениями ухватом вытащила из печи чугунок, поставила его на центр стола, деревянной ложкой разлила щи по мискам. Пока она ходила в сенцы за квашеной капустой и солеными огурцами, староста нарезал большими ломтями хлеб, развернул завернутое в газету уже порезанное сало, вытащил из-за печи крупную головку чеснока.

— Ешьте, хлопцы, ешьте…

Повернувшись к старухе, приказал:

— Глебовна, начинай хлеб печь. А то рассвет скоро, дым из печи заметить могут. Сообщат еще немцам — оправдывайся потом. — Повернувшись к капитану и старшине, объяснил: — В комендатуре приказ издали: доносить на тех, у кого печи топятся. Немцы ведь как рассуждают: незачем летом печку топить, а кто топит — значит, хлеб партизанам печет… Не дураки, понимают!..

— Понимают, это верно… — согласился Черняк, утолив первый голод. — Вы поосторожнее с ними, а то головы не снесете… Не церемонятся даже с теми, кто только под подозрение попадает. У них так: лучше убить десять невинных мирных жителей, чем упустить одного партизана или подпольщика. И такое везде…

— Спасибо, хлопцы, за совет. Постараюсь не нарваться.

Журбин взял в руки головку чеснока, принялся очищать от кожуры. Посмотрев на старосту, спросил:

— Немцы вообще в деревне бывают?

— А что им здесь делать? У нас ничего ценного нет. В другие села за харчами заезжают, а к нам не суются.

— Это почему?

— Боятся на неприятности нарваться. С нас ведь комендатура оброк собирает.

— Какой оброк?

— Каждый двор в конце недели продукты сдает для немецкого госпиталя, что в Белостоке. Своих раненых немцы не объедают, наши Хуторжаны стороной обходят.

— А как люди в селе — довериться кому-то можно? — спросил Черняк.

— Пока непонятно. Выжидают многие…

— Выжидают? Чего? — удивился старшина.

— На чью сторону сила качнется… — без энтузиазма ответил староста. — Оно ведь как: сегодня немцы напирают, а завтра — Советы. Вот и боятся ошибиться.

— Как на скачках, значит, — ждут на какую лошадь поставить? Так получается, что ли?