— Со смерти Мирей прошло семь лет. Семь лет, на протяжении которых я весь отдавался работе, потому что ничего другого у меня не было, хотя я начал сомневаться в нравственности того, чем занимался. Мирей научила меня видеть в мятежниках людей, угнетаемых своими правителями, союзниками моих начальников. Я отгораживался от этих мыслей и затворялся от всех, кто мог внушить мне привязанность и причинить новую боль. Но теперь мне кажется, солнце восходит после ночи, которая, думал я, будет длиться вечно. Я начинаю верить, что Бог благостен, а не только жесток. Он восполняет то, что отнимает.
Недоумение прозвучало в тихом голосе мистера Слейда. Он поглядел на меня, но я инстинктивно отвела глаза и не увидела, каким был его взгляд. Он заговорил почти неслышно:
— Я снова начал находить счастье и смысл в жизни.
Мои руки стиснули перила. Мне хотелось верить, что причиной его возрождения явилось наше товарищество; и все-таки я знала, что его красивая любимая жена остается моей соперницей, пусть она и умерла. Теперь я оказалась перед пугающим фактом: я влюблена в мистера Слейда, как прежде — в мсье Эгера, вопреки тому, что надежды на взаимность было не больше. Быть может, от его горя мистера Слейда отвлекли розыски господина Изабели Уайт, быть может, он терпит мое общество только потому, что я нужна ему, чтобы заставить злодея выдать себя.
Как и с моими предыдущими поездками, того, что произошло в Брюсселе, я никак не предвидела.
Мы сошли в Остенде и успели на поезд в Брюссель. Пока мы ехали по плоской голой бельгийской равнине, я смотрела в окно. Небо было свинцово и монотонно серым, воздух — теплым, затхлым и влажным. Ивы с подрезанными верхушками окаймляли поля, слагавшиеся в лоскутное одеяло различных оттенков зелени; вдоль дорог тянулись сонные каналы. Выкрашенные домики расцвечивали мирный пейзаж, никак не напоминавший о многочисленных войнах, ареной которых он бывал в прошлом. Сначала Бельгию завоевал Юлий Цезарь, затем ею правили франки, бургундские герцоги, а после них — Габсбурги; им на смену пришли императоры Священной Римской империи из Австрии и Испании, Франция при Наполеоне и Голландия под управлением принца Оранского. Наконец, в 1831 году, Бельгия обрела независимость и хранила мир во время революций этого года. Здесь и я выиграла битву — отстранилась от мсье Эгера, прежде чем любовь к нему погубила бы меня.
По приезде в Брюссель я села с мистером Слейдом в карету. Средневековые дома все еще теснили булыжные улочки вблизи бульваров, обрамленных величавыми особняками. Многоцветные кафе на тротуарах и рынки все еще полнились народом; воздух все еще пахнул смрадной рекой Сенна. Взгляд повсюду натыкался на бюргеров, облаченных в черные сюртуки и шляпы, а также крестьян в сельской одежде. Кругом переговаривались голоса на французском и фламандском. Я невольно выглядывала среди прохожих мсье Эгера. Мы въехали на Гранд-плас, главную площадь Нижнего Города. Колокол на башне готической ратуши отбил семь часов. Газовые фонари освещали волюты карнизов, прихотливые статуи и пышные золотые украшения, отличающие жилища членов купеческой гильдии. На востоке над склоном холма величественно возвышались башни церкви Святого Михаила и Святой Гудулы. Я смотрела за холм в сторону аристократического Верхнего Города, где находился «Пансион Эгер».
Мистер Слейд снял для нас номера в отеле «Центральный» на рю де Марше-оз-Эрб. Какая дворцовая элегантность! Какие сверкающие зеркала и люстры! Какие утонченные постояльцы! Моя обширная комната обвораживала парчовыми креслами, изящными лампами, роскошными фламандскими коврами и гобеленами. Я провела там мой первый вечер и большую часть следующего дня, пока мистер Слейд заручался помощью своих друзей в брюссельской полиции для охоты на французского радикала Ле Дюка, укрывшегося тут.
Он вернулся на следующий день в сумерках. Мы сидели в озаренной свечами обеденной зале отеля, где литое серебро и тонкий хрусталь блестели на столах, застеленных белыми скатертями. Обходительные официанты подавали нам вино, мидии в чесночном соусе со сливками и кроличье рагу. Изысканные блюда ошеломили мое нёбо. Я ощущала себя замарашкой среди модно одетых обедающих. Мистер Слейд выглядел очень красивым во фраке, но усталым и обескураженным.
— Мы нашли Ле Дюка, — сказал он. — Весьма отталкивающий субъект. Рост не выше четырех футов, лысая голова, белесые наглые глазки и надменные манеры. Живет в грязной мансарде и был столь любезен, что оказался дома.
— Что произошло? — спросила я, недоумевая, почему, настигнув нашу дичь, он не выглядит более счастливым.