Засекреченный полюс

11 сентября льдина достигла 78°57' с. ш. и 194°03' в. д. С начала дрейфа прошло уже полгода. Солнце уже много дней не выбиралось из густых туч. Все чаще сыпал снег. Погребников с Петровым обследовали северное разводье, образовавшееся несколько дней назад. Его уже замело снегом, и только в центре чернел молодой лед. Петров едва не принял холодную ванну, решив попробовать его прочность ногой.

Канаки с Яцуном занялись изготовлением помпы для заливки аэродрома. По их идее, эту оригинальную конструкцию должен был приводить в действие ветер, вращая лопасти, соединенные с поршнем.

Но главным событием, повергшим многих участников дрейфа в уныние, была радиограмма от начальника Главсевморпути. По решению руководства дрейф станции продлевался до весны 1951 года. Но ее штат сокращался до 11 человек, поскольку отменялись все аэрологические наблюдения, а геофизические исследования тоже частично сокращались. Следовательно, семерым предстояло покинуть льдину. Семерым, поскольку на станцию должны были прибыть врач и новый геофизик.

16 сентября разразилась пурга, а температура воздуха упала до -17°. А на Большой земле стояла теплая осень. Театры открывали новый сезон. На экране демонстрировались новые кинофильмы. Улицы заполняла оживленная толпа. А где-то за тысячи километров от материка на дрейфующей льдине трудились 16 самоотверженных людей. Никто не знал их имен, никто не слышал об их существовании.

Глава IV НА ДОРОГЕ К МЕЧТЕ

"Люди отправляются в дальние неведомые страны по разным причинам: одних побуждает к этому просто любовь к приключениям, других - неутомимая жажда научных исследований, третьих, наконец, влечет в отдаленные страны таинственность и очарование".

Эрнст Шеклтон

Я с детства ненавидел ночные телефонные звонки. Они всегда таили в себе какую-нибудь неприятность. Поэтому телефонная трель, прозвучавшая в полночь, вызвала глухое чувство тревоги. И кто бы это мог позвонить мне в столь поздний час? Я поднял трубку и с удивлением узнал голос Люды Ольхиной - секретаря заместителя начальника Главсевморпути В. Ф. Бурханова.

-  Доктор, вы еще не спите?

-  Только собираюсь почивать, - ответил я игривым тоном.

-  Так вот, почивать вам не придется. Быстренько собирайтесь и летите к нам на Разина.

Мне повезло: такси высадило пассажиров почти у самого моего дома. Улицы ночной Москвы уже опустели, и поэтому через пятнадцать минут машина остановилась у знаменитого дома № 9.

Перескакивая через ступени, я взбежал на второй этаж и вошел в приемную начальства.

Ольхина, завидев меня, таинственно улыбнулась: раздевайтесь, доктор, и проходите в кабинет Бурханова. Вас ждут.

Я отворил дверь и очутился в знакомом просторном кабинете. За тем же огромным столом, заваленным кипами бумаг, сидел Водопьянов в неизменной потертой кожаной куртке на "молнии" со звездочкой Героя. Прижав к уху телефонную трубку, он что-то сердито выговаривал невидимому собеседнику. Заметив меня, он коротко бросил: "Подожди маленько". Я огляделся. Народу в кабинете, видимо из-за позднего часа, было не много. На диване вели оживленную беседу В. И. Аккуратов и начальник Управления радиостанций М. И. Ходов.

Развалившись в глубоких креслах, листали папки с документами летчик Б. С. Осипов и М. А. Титлов, знакомые мне по прошлым экспедициям.

Все были поглощены делом, и я, чтобы не мешать, стал рассматривать длинный застекленный стеллаж с макетами полярных судов. Все это были прославленные "старики", много лет бороздившие арктические воды. Крохотный "Персей", ставший первым отечественным полярным научно-исследовательским судном, участвовавшим за свою короткую восьмилетнюю жизнь в 84 полярных экспедициях. "Александр Сибиряков", начавший свою жизнь скромным зверобоем, а двадцать три года спустя проложивший дорогу с запада на восток, в одну навигацию - Северный морской путь. По соседству с ним виднелись спасители экспедиции У. Нобиле: гордость ледокольного флота могучий "Леонид Красин" и неприметный пароход "Соловей Будимирович" ("Малыгин". - В. В.). А вот и детище адмирала С. О. Макарова ледокол "Ермак".

В самом конце стеллажа притулился бедолага "Челюскин", затертый льдами в Чукотском море, породивший славную эпопею, названную челюскинской. Я задержал свой взгляд на красивых обводах "Георгия Седова", продрейфовавшего три года в Ледовитом океане, и вдруг услышал раскатистый бас Водопьянова:

-  Доктор, ты куда это запропастился?

-  Я здесь, - откликнулся я, подходя к столу.

-  Ну здорово, доктор, - сказал Михаил Васильевич, крепко пожав мне руку. - Знаешь, зачем вызвали? - И, не дожидаясь ответа, продолжил: - Разговор с Кузнецовым на льдине припоминаешь?

Я даже поперхнулся от радостного предчувствия и не мог выговорить ни слова.

-  Ну чего молчишь, словно в рот воды набрал? Хотим направить тебя к Сомову на станцию. Согласен? Или, может быть, передумал?

-  Конечно, согласен, - обрел я наконец голос, - готов хоть сегодня лететь.