Засекреченный свидетель

При этом они наносили ему удары не только кулаками и ногами, но и ножами. После нескольких ударов Аркадий вскрикнул, упал и замолк.

Один из убийц сунул в руки Ашоту свой страшный окровавленный нож и сказал, чтобы юноша признался, что это орудие убийство принадлежит ему. А напоследок этот ужасный тип пригрозил: «Признайся, ты это сделал один, он к тебе приставал, ты оборонялся. Не сделаешь так, как говорю, — жить не будешь!»

После ухода этих мужчин с пляжа Ашот в страхе убежал домой, даже не приближаясь к неподвижно лежащему Аркадию. Кинжал этот окровавленный, с которым он, кажется, прямо по улице бежал, в мусорный бак во дворе выкинул — домой нести не хватило духу. Но его все равно быстро нашли. И Ашота сразу же арестовали. Все правильно эти страшные люди рассчитали. И теперь Ашот сядет в тюрьму. Но все равно на всех допросах он повторял раньше только те слова, что ему наказал говорить убийца, потому что очень хочет жить…

— А скажите, Ашот, эти трое, они подошли и сразу стали резать журналиста? Или сначала говорили друг с другом о чем-нибудь?

— Нэ помну. Забыл. Страшна эта.

— Вы постарайтесь все же вспомнить. От этого зависит не только, как скоро мы найдем этих убийц, но и ваша личная безопасность. Понимаете? Только когда мы их арестуем, они не смогут дать указания своим людям расправиться с вами. Пока же мы их не знаем, это может случиться в любой момент. Надеяться на то, что они будут держать данное слово и оставят в живых неудобного свидетеля, — наивно. Им нужен козел отпущения. Чтобы закрыть дело. Но как только вас осудят и отправят в заключение, вы очень быстро умрете. Совершенно случайно. Вы понимаете меня?

— Панымаю. Оны гаварылы, што Аркаша тэпэр ничэго нэ напышэт.

— А о чем он хотел писать? Не слышали?

— Нэт. Я баялса. Кажэтся, пра звэрэй.

— Про каких зверей? — удивился меньше всего ожидавший подобной темы Поремский.

Юноша, виновато улыбнувшись, пожал спортивными плечами:

— Нэ знаю. Слышал, что про лэв гаварыл.

— Про кого?

— Лэв.

— Про льва?

— Да, да. Он, — Ашот Саркисян кивал, радуясь, что ему удалось помочь следствию.

4

За два дня Александр Борисович, как говорится, не присел ни на секунду. Если, конечно, не считать за сидение пребывание в часовых пробках за рулем собственного автомобиля. По Москве не то чтобы с каждым годом — с каждым днем, кажется, становилось все сложнее передвигаться на колесах. Власти рапортуют, что осваиваются громадные средства. Строятся новые дороги, перекрестки, путепроводы, развязки. Ремонтируют старые. А времени на переезды теряется все больше.

Да тут еще такое вот дело попалось: убийство в Сочи, а все нити — в Москве. Если по уму — надо бы быть на месте преступления, искать очевидцев, допрашивать подозреваемых, устраивать экспертизы. А выходит, что даже свидетелей приходится отыскивать в столице. Хоть разорвись. Понятно, что связь есть, и достаточно надежная, — не в каменном веке живем, но как быть, если многое требуется сделать лично? Наверное, кого-то еще из группы придется в Белокаменную вернуть. Чтобы он здесь координировал всю работу и доделал то, что не получилось успеть Турецкому.

Впрочем, и ему удалось немало.

Первым делом он из аэропорта, даже не заглядывая домой, заехал в Мосгорсуд и получил там санкцию на проведение оперативных мероприятий в отношении министра физического здоровья нации Михаила Красина. Дело вроде бы несложное, но времени потребовало.

Затем, разумеется, отправился к родной прокуратуре — век бы глаза ее не видали. Не в том смысле, что его тяготила работа, нет, напротив. Работы он не боялся и был по-прежнему рад распутывать хитроумные клубки преступлений, мотаться по городам и весям, трудиться бок о бок с оперативниками. Но чем выше он поднимался по должностным ступеням, тем меньше удавалось делать все самому, приходилось «руками водить»: разрабатывать планы и давать задания подчиненным, крутить им хвосты за недостаточное рвение и допущенные просчеты, писать многочисленные бумаги, отвечать на официальные запросы. Эта бюрократия тяготила Турецкого больше, чем неустроенность командировочного быта или необходимость самому мотаться из конца в конец Москвы.

Но ни одно преступление не было бы раскрыто — это Александр Борисович знал точно — без должной организации его расследования. И кому-то непременно нужно было этой скучной организацией работы заниматься. И давно уже выходило так, что именно ему.