Защищая Джейкоба

– Нет.

– И Джейкоб никогда не говорил тебе ничего о том, что он намерен пустить этот нож в ход против Бена Рифкина из-за того, что тот его травил?

– Намерен? Нет, он такого не говорил.

– И когда он показал тебе этот нож, у тебя не возникло мысли, что он планирует убить Бена Рифкина? Потому что, если бы такая мысль возникла, ты бы что-то предпринял по этому поводу, так ведь?

– Наверное.

– Значит, насколько тебе известно, у Джейкоба никогда не было плана убить Бена Рифкина?

– Плана? Нет, не было.

– И он не говорил о том, когда или каким образом собирается убить Бена Рифкина?

– Нет.

– А потом, уже после, он просто прислал тебе тот рассказ?

– Угу.

– Ты сказал, он отправил тебе ссылку по электронной почте?

– Да.

– Ты сохранил то письмо?

– Нет.

– Почему?

– Это было бы неразумно. Ну, то есть для Джейка… с точки зрения Джейка.

– Значит, ты удалил то письмо, потому что хотел защитить его?

– Наверное.

– Скажи, пожалуйста, из всех подробностей, которые имелись в том рассказе, там было для тебя что-то новое, что-то, чего ты уже не знал бы из Интернета, из новостей или от других ребят?

– Да нет.

– Нож, парк, три колотые раны на груди – к тому времени все это было уже хорошо известно, так ведь?

– Да.

– Выходит, это не очень похоже на признание, верно?

– Я не знаю.

– А в том письме он говорил, что написал этот рассказ? Или что просто нашел его на форуме?

– Я не помню точно, что именно было в том письме. Кажется, что-то вроде «чувак, зацени» или что-то в таком духе.

– Но ты уверен, что Джейкоб говорил тебе, что написал этот рассказ, а не просто прочитал его?

– Почти точно уверен.

– Почти точно уверен?

– Почти точно уверен, да.

Джонатан еще некоторое время продолжал в том же духе, делая что возможно, методично подтачивая и подтачивая показания Дерека Ю в попытке отыграть хоть какие-то очки. Бог знает что обо всем этом думали присяжные. Могу лишь сказать, что полдюжины присяжных, которые как бешеные делали пометки во время того, как Дерек давал показания, теперь отложили ручки. Некоторые даже больше не смотрели на него; они разглядывали собственные колени. Возможно, Джонатан по итогам этого дня и вышел победителем, и они решили целиком и полностью сбросить со счетов показания Дерека. Но мне так не казалось. Наоборот, похоже, я все это время обманывался, и впервые с начала суда в моем сознании забрезжила реальная перспектива того, что Джейкоб отправится за решетку.

35 Аргентина

Всю дорогу из суда домой я был мрачен, и мое уныние передалось и Джейкобу с Лори. С самого начала я старался держаться ради них. Думаю, они упали духом, увидев, что я потерял надежду. Я, конечно, пытался притворяться. Говорил все полагающиеся случаю вещи о том, что не стоит слишком радоваться в хороший день и слишком огорчаться в плохой. Убеждал их, что доказательства стороны обвинения всегда выглядят серьезней, нежели оказываются на поверку, в контексте общей картины дела. Уверял, что решение присяжных невозможно предугадать и не стоит приписывать каждому крохотному их жесту чрезмерное значение. Однако мой тон меня выдавал. Я считал, что в этот день мы, скорее всего, проиграли дело. Как минимум ущерб был настолько велик, что пора было переходить к настоящей защите. На этом этапе уже глупо было полагаться на тактику «обоснованных сомнений»: рассказ, который Джейкоб написал про убийство, выглядел как признание, и как бы Джонатан ни старался, у него не вышло бы опровергнуть показания Дерека относительно того, что его написал Джейкоб. Обо всем этом я предпочел умолчать. От правды все равно не было бы никакого проку, поэтому я оставил ее при себе. Сказал им лишь, что «сегодня был не лучший день». Но и этого хватило.

Отец О’Лири в тот вечер под окнами нашего дома не появился, равно как и кто-либо другой. Мы, Барберы, остались в полной изоляции. Даже если бы нас запустили в космос, наше одиночество не могло бы быть более полным. Заказали еду из китайского ресторана, как делали тысячу раз за последние несколько месяцев, потому что у «Чайна-Сити» есть доставка, а их курьер едва говорит по-английски, так что, открывая ему дверь, мы могли не испытывать неловкости. Практически в полном молчании разделавшись с бескостными ребрышками и курицей в кисло-сладком соусе, разбрелись по разным углам дома. Нас уже настолько тошнило от суда, что мы не могли говорить о нем, и в то же время он настолько занимал наши мысли, что ни о чем другом мы говорить тоже не могли. Мы были слишком подавлены, чтобы смотреть всякие глупости по телевизору, – внезапно наши жизни стали казаться нам пугающе короткими, чтобы тратить их на чепуху, – и слишком раздерганы для чтения книг.

Часов около десяти я зашел в комнату Джейкоба, чтобы посмотреть, как он там. Он лежал на кровати, глядя в потолок.

– Джейкоб, у тебя все в порядке?

– Не очень.

Я подошел к нему и присел на край кровати. Джейк слегка подвинулся, чтобы дать мне место, но он так вырос, что нам двоим на этой кровати было никак не уместиться. А ведь в младенчестве он спал у меня на груди. Тогда он был размером с буханку хлеба.