Защищая Джейкоба

За свою многолетнюю карьеру я никогда не боялся проиграть в суде. На практике мне, разумеется, приходилось проигрывать, и не раз. С любым юристом это случается. Но я никогда этого не боялся и с презрением относился к тем прокурорам, которые боялись, – политикам и махинаторам, что не отваживались брать дела, не гарантировавшие верной победы, и не готовы были рисковать получить оправдательный приговор. Для прокурора оправдательный приговор не бесчестье, во всяком случае, когда альтернатива – сомнительная сделка. Иметь высокий процент обвинительных приговоров еще не значит быть хорошим прокурором. По правде говоря, самый высокий он у тех, кто доводит до суда только беспроигрышные дела, а в остальных случаях навязывает обвиняемым сделку с правосудием еще на досудебном этапе. Это была тактика Лоджудиса, но не моя. По мне, так лучше сражаться и проиграть, чем продать свою жертву.

Потому-то я так и любил убийства. По законам штата Массачусетс в деле по обвинению в убийстве не может быть досудебной сделки с правосудием. Каждое дело должно быть передано в суд. Правило сохранилось с тех времен, когда в штате убийство каралось смертной казнью. А в делах о преступлениях, за которые полагалась высшая мера наказания, не допускались никакие послабления, никакие сделки. Слишком многое стояло на кону. Так что и по сей день любое убийство, пусть даже самое сомнительное, должно рассматриваться в суде. Прокуроры не могут выбирать себе верные дела, отказываясь при этом от тех, которые то ли выгорят, то ли нет. Мне нравилось думать, что победа будет только моей заслугой. Я выиграю даже самое слабое дело. Так я тогда смотрел на это. А с другой стороны, мы все рассказываем себе про себя самих какие-то истории. Денежный мешок убеждает себя, что, богатея, он тем самым обогащает других, художник – что его творения приумножают количество прекрасного в мире, солдат – что сражается на стороне ангелов. Я говорил себе, что в зале суда вершу правосудие, а когда я побеждаю, торжествует справедливость. Подобное мышление вполне способно опьянять, что и произошло со мной в деле Джейкоба.

По мере того как близился суд, я чувствовал, как меня охватывает знакомый боевой задор. Мне и в голову не приходило, что мы можем проиграть. Я был исполнен энергии, оптимизма и уверенности в себе и рвался в бой. Сейчас, оглядываясь на те дни, я только диву даюсь, как можно было быть настолько оторванным от реальности. А с другой стороны, если подумать, не так уже это и странно. Когда на тебя со всех сторон сыплются удары, любой рано или поздно захочет ударить в ответ.

Судебный процесс начался в середине октября 2007 года, в самый разгар золотой осени. Вскоре деревья должны были сбросить листву, но пока она еще радовала глаз прощальным великолепием всех оттенков багрянца, меди и золота.

Накануне первого судебного заседания, во вторник вечером, стояла не по сезону теплая погода. Даже к ночи температура не опустилась ниже шестнадцати градусов, и воздух казался плотным, влажным, наэлектризованным. Я проснулся посреди ночи, почувствовав что-то не то в атмосфере, как это обычно со мной бывает, когда Лори не спит.

Она лежала на боку, подперев голову рукой.

– Что случилось? – прошептал я.

– Послушай.

– Что?

– Ч-ш-ш. Просто жди и слушай.

За окнами вздыхала ночь.

Потом послышался громкий вопль. Он начался как крик какого-то животного, но быстро перерос в пронзительный визг, напоминающий скрежет тормозов поезда.

– Что это такое? – спросила она.

– Не знаю. Кошка? Или, может, какая-нибудь птица? Которую кто-нибудь убивает.

– Кому может понадобиться убивать кошку?

– Лисице, например, или койоту. Или еноту.

– Такое впечатление, как будто мы вдруг оказались в лесу. Это же город! Я прожила здесь всю жизнь. И у нас тут отродясь не водилось никаких лисиц и койотов. А эти дикие индейки, которые бродят у нас по двору? Их же никогда раньше не было.

– Вокруг понастроили кучу новых районов. Город растет. Животным становится негде жить. Вот они и выходят к людям.

– Энди, ты только послушай. Я не могу даже определить, откуда доносится этот звук и с какого расстояния. Такое впечатление, что это где-то совсем рядом с нами. Наверное, это кошка кого-то из наших соседей.

Мы умолкли, прислушиваясь. Звук повторился. На этот раз вопль погибающего животного определенно напоминал кошачий. Он начался как кошачье мяуканье, прежде чем перейти в дикие исступленные крики.

– Почему так долго?

– Может, он играет со своей жертвой. Кошки же делают так с мышами, насколько я знаю.

– Это ужасно.

– Природа есть природа. Это естественно.

– Быть жестоким? Мучить свою жертву, перед тем как ее убить? По-твоему, это естественно? Какое эволюционное преимущество дает жестокость?

– Я не знаю, Лори. Что есть, то есть. Животное, готовое напасть на кошку, – какой-нибудь оголодавший койот, или дикая собака, или еще кто-нибудь – наверняка загнано в угол. Думаю, найти здесь пропитание – нелегкая задача.

– Если оно загнано в угол, то должно было уже давным-давно убить и съесть эту несчастную кошку.