Защита

– Вы мне ответьте прямо. Будет тема защищена или нет?

– Будет, если Григорьев перестанет мешать. Он уже и так много напортил. В комиссии начался разброд, – сказал Бакланский.

– Нет, – ответил Григорьев. – Если я останусь в комиссии, тема не будет защищена.

– Так! – сказал Кирилл Петрович. – Ситуация. Тема должна быть защищена. От нее зависит многое. Это самая крупная у нас тема. И строительство нового корпуса, и премия для всего СКБ, да и еще кое-что, все зависит от этой защиты.

– Пусть Григорьев уезжает в Усть-Манск, – не глядя ни на кого, сказал, почти потребовал Бакланский.

– Александр, – спросил начальник СКБ, – ты можешь уехать в Усть-Манск завтра же?

– Нет. Я член комиссии, которая еще не кончила работу.

– Это мы устроим. Никто тебя не будет винить за твой отъезд. Приказ можно изменить…

– Нет. Быстро вы ничего не сможете сделать. Приказ подписан в министерстве. Будь иначе, вы бы немедленно дали мне под зад коленом.

– Зачем так грубо? – поморщился Бакланский.

– Тему нашу вредно защищать.

– Допустим, – сказал начальник СКБ. – Но посмотрим с другой стороны.

– Учти, – невольно перебил Кирилла Петровича Бакланский. – Я взял тебя только потому, что ты рвался в Марград. Иначе бы ты здесь сейчас не находился.

– Я еще не кончил, – заметил Кирилл Петрович.

– Извините. Не сдержался.

– Так вот. Почему и когда ты решил, что тему не стоит защищать? Ведь делал-то ее и ты! Это значит, что два года и ты занимался чепухой!

– Я составлял и настраивал схему.

– И тогда уже знал, что она «вредна»?

– Нет, не знал. У меня не было времени думать над этим. Но, наверное, чувствовал.

– Что значит – чувствовал?

– Иногда руки опускались, даже когда все шло хорошо. Но если возникала такая мысль, то я говорил себе, что это не мое дело.

– Так скажи себе это и сейчас! – воскликнул Бакланский.

– Сейчас не могу… Этот процесс ведь все время развивался. Да и борьба Соснихина и Бурлева за изменение направления работ кое-что мне подсказала… Вот ответ на вопрос «почему?» Нет у меня моральной удовлетворенности, моральной убежденности, что мы сделали эту тему. Не могу я лгать самому себе.

– А раньше мог?

– Выходит, что мог.

– И стать честным на три дня позже ты уже не можешь?

– Не могу.

– Соснихин и Бурлев, те хоть что-то предпринимали, пытались исправить, доказать. Но ведь ты-то раньше молчал!

– Я виноват, – сказал Григорьев. – Я чувствую себя подлецом, потому что пришел к этой мысли только сейчас. Но я буду чувствовать себя еще большим подлецом, если буду теперь защищать тему.

– Интересные градации, – заметил начальник СКБ. – Больший подлец, меньший подлец. Нельзя ли попроще?

– Проще не получается. Нашу машину делать не надо.

– Но ты не министр. Ты инженер нашего СКБ. И не решай чужих проблем. Люди без тебя разберутся, что надо делать, а что – нет.

– В том-то и дело, что не разберутся. Все решает наша комиссия. Если тема будет принята, никому и в голову не придет подумать над ней еще раз. Так она и покатится дальше.

– Вы хоть представляете, – сказал Кирилл Петрович, – в какое глупое положение поставили меня? Я не могу вникать подробно во все темы, которые делаются в нашем СКБ. Да это от меня и не требуется. Для этого есть вы, исполнители и руководители тем. Я могу помочь и принять меры, когда у вас что-то не идет, что-то не получается. Но ведь не на защите же! Теперь уже поздно что-либо исправлять. Виктор Иванович, почему не были приняты меры к нормальному исполнению темы? О чем вы раньше думали?

– Кирилл Петрович! Я защищаю свою тему, не кривя душой. В ней все продумано и сделано на высоком техническом уровне. Многие пункты задания сделаны лучше, чем требуется.

– Тогда о чем здесь толкует Григорьев?

– В науке много направлений и путей, Кирилл Петрович. Григорьев вдруг решил, что мы идем неправильным путем. В этом все дело.

– Григорьев… А ты?

– Проблему распознавания образа не решить методом, который мы приняли. Лучше в этом сознаться сразу.

– Отлично. Если, Григорьев, ты сейчас прав, то твоя вина от этого еще значительнее. И ни ты, ни Виктор Иванович так просто не отделаетесь. В Усть-Манске будет разговор посерьезнее. Человек, справляющийся со своим делом, должен знать это дело, а не прозревать, когда уже поздно, как Григорьев, и не дожидаться, когда ему помогут прозреть, как Виктор Иванович.

– Кирилл Петрович, – сказал Бакланский, – Я и сейчас считаю, что мы все решили правильно. И никто меня не переубедит в этом.

– Очень жаль, – сухо сказал Григорьев.

22

В дверь постучали. Это могла быть только Катя.

Григорьев мгновенно вскочил, крикнул: «Да! Войдите!» – и подбежал к двери, которая уже открывалась.

– Можно войти? – спросила Катя, все еще стоя в коридоре.

– Входи, Катя, входи. У нас тут небольшое совещание, но мы уже…

Женщина вошла и остановилась в растерянности.

– О! – коротко сказал Бакланский. – Вот это явление! Недурно, Григорьев.

– Я… Простите…Я за чемоданами…

– Ах, за чемоданами. Ну конечно, за чемоданами. За чем же еще?

– Виктор Иванович, перестаньте, – попросил Григорьев,

– Постой-ка, постой, Сашенька! Уж не за этой ли нимфой ты приехал в Марград?