Защита

Служили два друга, один из них стал стукачом, и с его подачи другой попал в лагерь. Причём это вышло спонтанно, сгоряча, необдуманно, но сделанного не вернёшь. История проста, типична для того времени, если бы не одна её особенность – заключённым стал мой отец. Мать, бросив всё, явилась сюда, пыталась ему помочь, билась как рыба об лёд, и вроде бы сначала у неё даже что-то получалось. Но вся её беда была в том, что в ней не видели человека, а только молодую здоровую самку, ослабленную бедой, приехавшую издалека с грудничком на руках, и этим грудничком была я, а она, как ни билась без всякой поддержки и помощи, заведомо была обречена и не могла удержаться на плаву.

Мы жили рядом с лагерем, передавая передачи, ловя редкие весточки. Она осталась здесь и позже, когда сведения об отце оборвались, и мать нанялась уборщицей в дом охраны. Мы ютились в подвале дома, и мать, поначалу казавшаяся вечной, мыла распаренная лестницы в мороз при распахивающейся входной двери и, казалось, ей всё было нипочём, а потом заболела туберкулёзом и к тому же забеременела. Я здесь выросла и в отчаянии поклялась отомстить. За всё, за это и за сломанную жизнь. Найти, отыскать, наказать, всё перевернуть.

В посёлке у лагеря оседал народ, по большей части аховый, из лагеря, бывшие уголовники, а политические стремились в столицы, как бабочки на огонь. Но это было тогда ещё так далеко от меня.

Я вспоминаю, как мне в голову пришло, что нужно бежать от всего этого и здесь у меня не сложится. Рядом была зона. Были там и малолетние преступники. Когда их выпускали, они учились с нами в школе. В старших классах донимала меня одна бывшая зечка. Затем она с моего горизонта пропала, может, снова попала в лагерь.

Кого только в лагере ни было: и старые, и малые, и может, военнопленные. А эта блатная снова как-то встретилась на улице. Я шла по центральной улице нашего посёлка, и встретились. Какое-то время мы вместе учились в старших классах, и за спиной её звали Нонкой-плоскодонкой. Но я её так не звала, понимая, что это обидно. Была она приблатненной, вертелась в сомнительных кругах, а в этот раз, словно узнавая меня, спросила: «Как дела, Берта, военнопленная?» Спросила она уверенно. Отчего она так меня назвала? Вроде бы и без повода, но мне стало обидно.

Да, в нашем лагере были военнопленные, всем это было известно, их даже конвоировали отдельно. От них у меня зародилось и особое внимание к музыке. Я как-то шла по тропинке вдоль лагеря, его бесконечной колючей проволоки. Смеркалось, и вдруг в пустоте, как мне казалось вселенской, в тишине галактической раздались звуки третьего концерта Моцарта. Должно быть, военнопленным разрешили музицировать. Но это было так необычно, и звуки смутили меня и настроили, что жизнь где-то иная, и в ней для меня тоже найдётся место, что-то в целом смутное, и вскоре забылось. А встретив Нонку и услышав: «А, Берта…», мне стукнуло в голову, что нужно бежать отсюда, вон, прочь, с глаз долой. Что я потом и сделала.

Как-то в сквере, напротив развалин монастыря, увидела я снегиря на ветке. Это была удивительная, празднично-нарядная птица – красногрудый снегирь среди снегов, один вид которого дарил радость и надежду. Он стал для меня залогом и символом возможного жизненного счастья.

«Однако на всякую хитрую задницу находится член с винтом». Так выражался домуправ Еропкин, хотя и не совсем так, а матерно, но похоже. Как и многие, он был из лагеря, а когда его спрашивали: «За что?», он отвечал, улыбаясь: «Стукнул по каске пожарника». «И?..» «Так он от этого с ума сошёл».

Не стоило бы мне, девочке, слушать уголовника. Однако иного не было, и он единственный ко мне участие проявлял. «Беги отсюдова со всех ног», – советовал он мне, а я отмахивалась: «Куда я убегу?»

На две конечные железнодорожные станции вели от нас из посёлка два моста через реку Чалей. Один – простой, деревянный, легкий, сносимый по весне льдинами и талой водой; второй – высокий, прозванный «Чёрным» за мрачный вид, дугой над рекой изогнутый, был виден издалека. И каждый раз, вечером, вынося помойное ведро к ящику во дворе, я видела его убегающие вдаль зелёные огни, что казалось, дразнили и звали меня. Так оно потом и вышло.

Заболев невовремя, я не была на выпускном вечере и не получила в школе аттестат. За ним пришлось ехать в поселковый совет, что был в главном посёлке при станции. За сочинение своё, которое написала в стихах, я получила премию газеты «н-ский рабочий», и у меня даже было приглашение в Москву. Я была приглашена одним из победителей заочной всесоюзной олимпиады школьников по химии, куда я ехать до этого совсем не собиралась. Всё это вместе и послужило причиной моей «одиссеи». До этого я никогда не ездила одна так далеко.

Бывает так, что тебя потянуло и несёт куда-то. Не знаешь, в чём дело, но несёт, и говорят: судьба. Не понимаешь, в чём дело, вопреки всему подхватило, понесло, и я вдруг поняла, что не вернусь больше в свой подвал.