Защита

Настала пора, как выражаются в бейсболе, «занять базу» – только так, чтобы док ни о чем не догадался. Я выдернул из пачки листок с буквой «Г», которую увеличил при помощи копира наверху, и продемонстрировал присяжным. Потом повернулся, чтобы и док его хорошенько разглядел, после чего пришпилил к доске на ножках, рядом с такой же увеличенной буквой с рублевой банкноты. Придвинутые друг к другу, они выглядели совершенно одинаково. Многие обвинители тут же заявили бы протест, и начался бы долгий спор, имею ли я право подвергать испытанию методику работы эксперта. Обычно судья допускает при перекрестном допросе некоторые вольности, и Мириам не стала возражать, потому что знала: своего я все равно добьюсь, а присяжные могут подумать, будто она прикрывает слабые места свидетеля. Мириам вообще предпочитала, чтобы свидетели и сами могли за себя постоять.

– Доктор, эта буква имеет ту же структуру, что и буква на оспариваемой записке, а также на заведомо принадлежащих обвиняемому образцах. Верно?

Я надеялся на положительный ответ. Чуть ли не целую минуту и док, и присяжные таращились на большие буквы перед собой. Голдштейн так старательно в них всматривался, что весь аж перекосился.

Пришлось его малость подпихнуть.

– Эта увеличенная «Г» очень похожа на букву с записки, не так ли?

– Что-то общее есть, да.

– Так они похожи?

– Да.

– А вот эта?

Я вытащил еще один лист бумаги. «Г» была тоже похожая, только взята с другого образца – на увеличенной копии осталась часть какого-то письма. Снова наморщенные брови и пристальных взгляд, но на сей раз не так надолго.

– Да. Очень похожа.

– Графологи выносят суждение о людях на основе того, каким образом те пишут букву «Г»?

– Верно.

– И разве не верно, что, с точки зрения графолога, у человека, написавшего эту букву «Г», могут быть сексуальные отклонения?

Два последние слова я специально оставил на конец фразы, да еще и чуть ли не гаркнул их во все горло, чтобы они эхом заметались по залу, – отличный способ всех разбудить. Почерковедение – это нудно. Секс интересней. А сексуальные отклонения – интересней вдвойне.

– Да, – сказал Голдштейн. – У автора, или кто бы там ни написал эти буквы «Г», вполне может быть предрасположенность к отклонениям в половой жизни.

Я сделал паузу. Хотел, чтобы у присяжных включились мозги, дабы оценить это заявление.

– Вам уже доводилось встречаться с окружным прокурором, ответственным за данную часть суши, – с Мириам Салливан?

Он вдруг занервничал.

– Да. Конечно, приходилось.

– Есть ли у Мириам Салливан сексуальные отклонения?

– Что?! Конечно же, нет!

– Ваша честь!.. – дала петуха Мириам.

– Да-да, я поняла, миз Салливан, – отозвалась судья Пайк. – Мистер Флинн, соблаговолите соблюдать приличия.

– Прошу прощения, ваша честь, но дозволено ли мне спросить, не доводилось ли и вашей чести практиковать в половой жизни нечто экстравагантное?

Все, теперь я реально спустил на себя всех собак. Теперь можно не только растерять все завоеванные у присяжных очки, но и угодить за решетку за неуважение к суду.

Судья Пайк сдвинула очки на самый кончик своего подправленного пластическими хирургами носа и глянула на меня поверх оправы – так серийный убийца-маньяк в кино смотрит на жертву поверх капота своего мощного «Шевроле», перед тем как ее переехать.

– Мистер Флинн, даю вам ровно десять секунд, после чего выброшу вас отсюда к чертовой матери!

Я вдруг ощутил на спине два коротких толчка вибрации. Артурас поставил устройство на боевой взвод. Сразу вспомнилось, как он недавно объяснял про пульт: две кнопки, одна взводить, другая взрывать. Понял, что бомба ожила и готова в любой момент разнести меня на куски.

Глава 14

Артурас смотрел на меня так, будто я только что поднес к горлу его матери острый нож. Я понял, что нажатие на первую кнопку было предупреждением – если меня заберут на отсидку, Артурас сразу же приведет взрывное устройство в действие.

Судья Пайк с пылающими щеками грозно приподнялась над креслом, словно скопившихся в ней паров гнева и впрямь хватало для того, что левитировать над столом.

– Ваша честь, уважаемые члены жюри, прошу вас открыть скоросшиватель «Б» на седьмой странице, – поспешно сказал я.

Никогда не видел, чтобы дело листали с такой лихорадочной быстротой. Судья Пайк открыла подшивку на нужной странице и опять нацелилась на меня разъяренным взглядом. Вид у присяжных был озадаченный.

Я подошел к пюпитру, дабы наглядно пояснить свою мысль.

– Ваша честь, первая буква, которую я тут добавил, – это заглавная «Г» из вашей подписи на реестре подшитых документов, страница семь. Габриэла Пайк. Все верно?

– Да, – отозвалась она – все еще сердито, но уже слегка заинтригованно.

– Доктор Голдштейн, согласно вашему заключению, оспариваемую записку написала судья.

– Нет!

Вытащив из кармана брюк желтенькую бумажку с клейким слоем, я направился к присяжным и вручил ее прилично одетому латиносу.

– Эту записку вручила мне сегодня обвинитель. Передайте ее, пожалуйста, своим коллегам.