Наконец противень с пиццей отправился в духовку. Можно было и переодеться в домашнее.

Гена много раз с неудовольствием повторял, что в офисной одежде в кухню заходить негигиенично, а готовить так и вовсе строжайше запрещено. «Там же бациллы и микробы. Ты их с улицы принесла, и они все прямо в салат могут попасть… Кроме того, – продолжал Пуся, – это вообще не дело – самой хозяйничать». Катя, в конце концов, получает вполне приличную зарплату и может позволить себе нанять и кухарку, и домработницу. И даже не домработницу, а настоящую домоправительницу, чтобы она жила тут же, у Кати: и небольшая комната есть, и второй вход в квартиру.

Иногда Катя соглашалась с Геной, иногда пыталась возразить. Она понимала, что в чем-то он прав: если бы у нее была хоть какая-то домоправительница, то уж легкий бы салатик наверняка ждал ее каждый вечер, в доме была бы чистота, а ей, Кате, не приходилось бы в ночь-полночь подвергать свою талию пытками пиццей с курицей. Почему-то мысль о том, что и Пуся может что-то приготовить или хотя бы заказать доставку той же пиццы, Кате в голову не приходила. Как, вероятно, и самому Пусе…

Вот и сейчас Пуся возлежал на диване и на полную мощь легких «отдыхал» под работающий телевизор: загадки Мохенджо-Даро беспокоили Гену куда сильнее, чем тайны таинственно пустеющего холодильника.

В спальне было достаточно светло – летние сумерки только еще грозили превратиться в темноту, а фонари за окнами уже набирали силу. Катя набросила халатик, села к зеркалу расчесаться и краем глаза заметила какой-то непорядок. Что-то было не так. Вроде все как всегда, но что-то резануло глаз.

Она встала, включила свет и увидела это «что-то»: на прикроватной тумбочке всеми оттенками малинового переливался лифчик. Чужой (!) лифчик…

Скажем сразу, что Катин вкус был более чем строгим, к тому же дресс-код обязывал, поэтому цветное белье она не покупала. Некуда было его носить, да и не любила она все эти кружавчики-блестки-бантики. И размерчик… был явно не Катин. В голове всплыла мамина фраза о «чепчиках для близнецов».

Катя двумя пальчиками взяла «чепчики» и повертела перед глазами. Хорошая фирма, дорогая, и цвет такой… призывно-профессиональный.

Она вышла в гостиную, где на диване возлежал Пуся. Загадки забытых цивилизаций уже были неактуальны. Теперь Катин «жених» следил за каким-то документальным детективом. Темные тучи сгущались над государством, тайные общества свирепствовали…

– Друг мой, что это?

Катя сама удивилась тому, насколько она спокойна. Как-то раньше ей даже не приходила мысль, что Пуся может ходить налево… Но сейчас, держа это в руках, она не чувствовала себя оскорбленной, слезы не застилали глаза, в душе не шевелилось вообще ничего… Она даже дурой мысленно себя не обзывала, в слепоте не укоряла… Пока, во всяком случае.

Гена был слишком увлечен теледетективом, чтобы обратить внимание на Катины слова. Он даже не посмотрел на нее.

– Я к тебе обращаюсь, Гена. Что это такое? – Катя потрясла бельем перед глазами Пуси.

– Не мешай, я щас… – пробормотал было тот, но ярко-малиновое белье теперь оказалось прямо у него перед носом. (Катя с удивлением поймала себя на том, что хочет самым пошлым образом отхлестать этой дрянью Пусю по физиономии, несмотря на всю свою сдержанность и спокойствие.)

– Что это, я спрашиваю?

– Ой, ты увидела… – пробормотал Пуся. – Это же… а, да, это же я тебе купил. Красиво, правда?

Он как-то странно, воровато отвел взгляд, а потом почти решительно поднял глаза на Катю. Она просто нависала над ним, а ярко-малиновое белье Лилечки касалось его носа и даже временами задевало по ушам. «Черт, как же это я… Вот Лилька дрянь – не проверила, чтобы все было в порядке!»

– Очень красиво, – ядовито ответила Катя. – Ты купил мне несвежее, ношеное белье. К тому же не моего размера. На распродаже нашел?

– Разве? – невпопад ответил Пуся.

Лежать и снизу смотреть на Катю было жутко неудобно. Да еще и взгляд отвести не получалось. «Какая распродажа? Она же знает, что я терпеть не могу магазины. Вот же влип, черт возьми…»

– Значит так, скотина, – Катя с удовольствием проговорила последнее слово. Она чувствовала, что внутри нее нарастает какая-то веселая ярость. «Ох, я б тебе устроила, спутничек жизни, прости господи… если б так противно не было. Эх, жалко, что этаж всего-то третий. Если в окно вылетит, может и не разбиться…» – У тебя десять минут, чтобы собраться и свалить. На одиннадцатой весь твой хлам вместе с тобой отправится в окно. Время пошло!

Катя изо всех сил швырнула лифчик в физиономию Пуси и пошла в кухню. Пицца в духовке уже исходила ароматами.

– О, это я вовремя. Сгорела бы – осталась бы одновременно и без еды, и без любовника. Как обидно!

И снова Катя поразилась тому, насколько она спокойна: ни гнева, ни слез. Даже руки не дрожат. А вот есть по-прежнему хочется.

На пороге появился Пуся:

– Ка-а-атечка, душенька… Ты что, сердишься? Я же хотел как лучше.

– Пошел вон. У тебя осталось шесть с половиной минут…

– Там же темноо-о-о.

И только теперь Катю накрыло. В лучших бабских традициях она уперла руки в бока и закричала: