Защита Лужина

Ее не было дома, когда явились вчерашние молодые люди. Они пришли извиниться за бурное ночное вторжение. Были они прекрасно одеты, всё кланялись и шаркали, и спрашивали, как себя чувствует господин, которого ночью привезли. Их благодарили за доставку, и было им для приличия сказано, что господин прекрасно выспался после дружеской пирушки, на которой его чествовали сослуживцы по случаю его обручения. Посидев десять минут, молодые люди встали и, очень довольные, ушли. Приблизительно в это же время явился в санаторию растерянный маленький человек, имевший отношение к устройству турнира. К Лужину его не пустили; спокойная молодая дама, говорившая с ним, холодно ему сказала, что Лужин переутомился и неизвестно когда возобновит шахматную деятельность. «Это ужасно, неслыханно, – несколько раз жалобно повторил маленький человек. – Неоконченная партия! И такая хорошая партия! Передайте маэстро… Передайте маэстро мое волнение, мои пожелания…» Он безнадежно махнул ручкой и поплелся к выходу, качая головой.

И в газетах появилось сообщение, что Лужин заболел нервным переутомлением, не доиграв решительной партии, и что, по словам Турати, черные, несомненно, проигрывали, вследствие слабости пешки на эф-четыре. И во всех шахматных клубах знатоки долго изучали положение фигур, прослеживая возможные продолжения, отмечали слабый пункт у белых на дэ-три, но никто не мог найти ключ к бесспорной победе.

10

В один из ближайших вечеров произошел давно назревший, давно рокотавший и наконец тяжело грянувший, – напрасный, безобразно громкий, но неизбежный, – разговор. Она только что вернулась из санатории, жадно ела гречневую кашу и рассказывала, что Лужину лучше. Родители переглянулись, и тут-то и началось.

«Я надеюсь, – звучно сказала мать, – что ты отказалась от своего безумного намерения». – «Еще, пожалуйста», – попросила она, протягивая тарелку. «Из известного чувства деликатности…» – продолжала мать, и тут отец быстро перехватил эстафету. «Да, – сказал он, – из деликатности твоя мать ничего тебе не говорила эти дни, – пока не выяснилось положение твоего знакомого. Но теперь ты должна нас выслушать. Ты знаешь сама: главное наше желание, и забота, и цель, и вообще… желание – это то, чтоб тебе было хорошо, чтоб ты была счастлива и так далее. А для этого…» – «В мое время просто бы запретили, – вставила мать, – и все тут». – «Нет, нет, при чем тут запрет. Ты вот послушай, душенька. Тебе не восемнадцать лет, а двадцать пять, и вообще я не вижу во всем, что случилось, какого-нибудь увлечения, поэзии». – «Ей просто нравится делать все наперекор, – опять перебила мать. – Это такой сплошной кошмар…» – «О чем вы, собственно, говорите?» – наконец спросила дочь и улыбнулась исподлобья, мягко облокотившись на стол и переводя глаза с отца на мать. «О том, что пора выбросить дурь из головы, – крикнула мать. – О том, что брак с полунормальным нищим совершенная ересь». – «Ох», – сказала дочь и, протянув по столу руку, опустила на нее голову. «Вот что, – снова заговорил отец. – Мы тебе предлагаем поехать на Итальянские озера. Поехать с мамой на Итальянские озера. Ты не можешь себе представить, какие там райские места. Я помню, что когда я впервые увидел Изола Белла…» У нее запрыгали плечи от мелкого смеха; затем она подняла голову и продолжала тихо смеяться, не открывая глаз. «Объясни, чего же ты хочешь», – спросила мать и хлопнула по столу. «Во-первых, – ответила она, – чтобы не было такого крика. Во-вторых, чтобы Лужин совсем поправился». – «Изола Белла это значит Прекрасный Остров, – торопливо продолжал отец, стараясь многозначительной ужимкой показать жене, что он один справится. – Ты не можешь себе представить… Синяя лазурь, и жара, и магнолии, и превосходные гостиницы в Стрезе, – ну конечно, теннис, танцы… И особенно я помню, – как это называется, – такие светящиеся мухи…» – «Ну а потом что? – с хищным любопытством спросила мать. – Ну а потом, когда твой друг, – если не окочурится…» – «Это зависит от него, – по возможности спокойно сказала дочь. – Я этого человека не могу бросить на произвол судьбы. И не брошу. Точка». – «Будешь с ним в желтом доме, – живи, живи, матушка!» – «В желтом или синем…» – начала с дрожащей улыбкой дочь. «Не соблазняет Италия?» – бодро крикнул отец. «Сумасшедшая… Я поседела из-за тебя! Ты не выйдешь за этого шахматного обормота!» – «Сама обормот. Если захочу, выйду. Ограниченная и нехорошая женщина…» – «Ну-ну-ну, будет, будет», – бубнил отец. «Я его больше сюда не впущу, – задыхалась мать. – Вот тебе крест». Дочь беззвучно расплакалась и вышла из столовой, стукнувшись мимоходом об угол буфета и жалобно сказав: «Чорт возьми!» Буфет долго и обиженно звенел.

«Не надо было так», – шепотом сказал отец. «Заступайся, заступайся, голубчик…» – «Да нет, я ничего. Только мало ли что бывает. Человек переутомился, сдал, как говорится. Может быть, – Бог его знает! – может быть, действительно после такой встряски он изменится к лучшему… Я, знаешь, пойду посмотреть, что она делает».