Защита жертв преступлений

Л.В. Франк термином «виктимность» обозначал, как и его предшественники, «повышенную способность человека в силу социальной роли или ряда духовных и физических качеств, при определённых объективных обстоятельствах становиться потерпевшим. Виктимизации – это процесс превращения такого лица в реальную жертву, конечный совокупный результат такого процесса»[64]. Автор не пытался придавать жертве ореол невинного страдальца, вызывающего во всех случаях сочувствие и, тем более, заслуживающего его. Приводя суждение В.И. Даля о том, что «один бывает невинною жертвою злонамеренности, другой же необузданности своей», Франк замечает – трудно себе представить более точное обозначение потерпевшего от преступления в виктимологическом смысле. В поле зрения исследователей проблем виктимологии, ориентированных на цели частной профилактики, правовой квалификации действий обвиняемого и пределов компенсаций, на которые может претендовать жертва, являются вопросы личности и поведения потерпевшего, их роль в генезисе преступления, отношения между жертвой и преступником, значимые в криминалистическом и криминологическом аспектах. А.И. Долгова отмечает, что «часто преступление это результат поведения лица в конфликтной и проблемной ситуации, когда потерпевшая сторона ведёт себя не просто виктимно, но и прямо криминально». Ею разделяются суждения некоторых исследователей, что в 80 % случаев тяжкое насильственное преступление «является результатом конфликта, в котором только случай решает, кто становится жертвой, а кто виновным»[65]. Подобное суждение характерно и для других криминологических публикаций по проблеме виктимности. Так, Д.В. Ривман, один из соавторов учебника «Криминология», пишет: «В механизме преступления нередко роли преступника и жертвы переплетаются столь причудливо, что вообще приходится констатировать тот факт, что само различие между ними весьма относительно, поскольку лишь случай решает, кто станет преступником, а кто жертвой. К тому же эти роли могут взаимозаменяться и совмещаться одном лице»[66]. Мы не берём на себя смелость оценивать обоснованность такого рода суждений, – возможно, здесь имеет место некоторое преувеличение провоцирующей роли жертвы преступного посягательства. Важно другое: есть связь между поведением жертвы и преступлением, повлекшим причинение ей ущерба. Эта связь представляет интерес не только для криминологической науки, но и для правоприменителя, решающего вопросы юридической квалификации преступления, определяющего степень вины преступника и пределы компенсаций ущерба, причиненного жертве.

Теория права, уголовного и уголовно-процессуального, в частности, требуют относиться к обвиняемому как невиновному до вступления приговора в законную силу. Полагаем, что такой же презумпции следует придерживаться и по отношению к жертве (потерпевшему), пока не доказано в надлежащем процессуальном порядке её провоцирующее поведение. При этом должно быть выработано операциональное понятие провоцирующего поведения, – к нему не может относиться неопытность, неосмотрительность, беспомощность, излишняя доверчивость и наивность потенциальной жертвы. Это свойства личности, о которых ежедневно напоминает телевидение в сюжетах о мошенниках под личиной работников собеса, о гадалках и колдунах, обирающих страждущих и пр. Эти индивидуальные особенности личности, ставшей объектом преступных посягательств, могли бы войти в перечень отягчающих обстоятельств, предусмотренных уголовным законодательством. Разумеется, этому должна предшествовать их теоретическая проработка, исключающая оправдание пещерной глупости и ограниченности жертвы, превращающие её в таковую своими собственными руками. Мы испытываем большое искушение напомнить и о грехах отечественного телевидения, навязывавшего населению всей страны чудесных целителей в виде экстрасенсов Кашпировского и Чумака. Достаточно попить воды, заряженной через эфир их энергетикой, чтобы тебя миновали любые напасти – и медицинские, и криминальные. В этой корыстной практике телевизионщиков вполне уместно отметить психологические истоки виктимизации населения.