Защитная книга для пожилых людей. Советы и рецепты

«То, что со мной произошло без малого полвека назад, мне до сих пор не то что трудно объяснить, но даже и рассказать. Конечно же, несколько раз за свою жизнь я пыталась с кем-нибудь поделиться, но у меня тут же мелькала мысль, что этого делать нельзя, так как меня просто сочтут ненормальной. Но последние годы, когда я состарилась, я все чаще стала думать, что я должна все-таки об этом кому-нибудь рассказать. И вот я прочитала Ваши книги и поняла, что Вы именно тот человек, который меня правильно поймет и поверит мне. Итак, я начну свой рассказ. Родилась я на Украине, в Сумской области, в зажиточной семье. Правда, то, что мы зажиточные, все мы старались тщательно скрывать – время тогда было такое. У отца оставалось от его батьки какое-то наследство, и он его из своей хоронки потихоньку доставал на наше житье-бытье. Мы жили осторожно, перед народом не выпячиваясь своим богатством. Но, как я уже сказала, в нашем доме всегда был ситный хлеб, калачи на смальце, румяные ватрушки и пироги. Мы ели еду на чистом масле, пили сливки, и мама готовила нам свежее мясо и фаршированных гусаков. Конечно, при этом у нас были закрыты ставни, а отец жег кучу коровьих кизяков (это лепехи из навоза) для того, чтоб запах жареного гусака не разносился по всей округе. Продукты батька привозил с дальнего базара, покупая их там, где его не знали, и за хорошие деньги. В то время многие голодали, и батька все мечтал, что когда-нибудь настанут лучшие времена для людей и нам не придется прятаться от всех. Иногда на Рождество или Пасху мама доставала из подпола спрятанный сундук с красивыми одеждами и украшениями. Все было дивно красиво, только сильно пахло прелой землей, но мы радовались и запаха не замечали. Однажды отец поехал на дальний базар и не вернулся. Его выследили и убили. Видно, кто-то заприметил, что он время от времени приезжает и расплачивается золотом и серебром. Отцу тогда было всего тридцать пять лет. Через неделю батьку нашли привязанного в лесу, он был весь искромсан ножами, видимо, его пытали. Мама была вне себя от горя, и мы, дети, от ужаса и ее бесконечных слез прятались на полатях. Мама наша каждый день бегала на могилу к отцу и там громко рыдала и причитала. Из ее безумных причитаний я поняла, что она в отчаянии укоряет отца за то, что он так и не сказал ей, где спрятано его наследство, а теперь она и дети умрут с голоду. Ходила она на кладбище в любую погоду, и мы за ней. Младшая сестренка простыла и заболела. И когда мама в очередной раз пошла к отцу, я как старшая осталась с детьми, чтобы приглядеть за больной сестрой. В этот раз мать сильно задерживалась, начало темнеть, и к тому же пошел снег. Увидев, что мамина шуба висит на крючке, я подумала, что мама озябнет и заболеет. Взяв одежду, я побежала на кладбище, надеясь встретить ее по дороге и отдать ей шубу. Снег повалил так часто и такими крупными хлопьями, что я ничего не видела на расстоянии вытянутой руки. Наконец я дошла до кладбища и стала громко звать маму, надеясь на то, что она меня услышит и пойдет мне навстречу. Но на кладбище было тихо. Я ходила между могил и не могла найти папину могилу, словно пришла на кладбище в первый раз. Поняв, что хожу по кругу, я сильно испугалась. При мысли, что мне придется спать на могилках, я разрыдалась. Неожиданно, как будто из-под земли, предо мной появилась какая-то бабка. Бабка была мне незнакома. Несмотря на позднее время, благодаря выпавшему снегу было довольно светло. Снег перестал валить, и я очень хорошо видела старуху. Она стояла прямо, не шевелясь, и будто ждала, что я с ней заговорю, и я заговорила. Я спросила ее, не видела ли она мою мать, и бабка молча слегка покачала головой. Кивок ее был мне не совсем понятен. Его можно было истолковать и так и эдак. "Бабушка! – наконец взмолилась я. – Помоги мне, я заблудилась, и если я сейчас не согреюсь, то точно умру! Умру, как мой батька!" Мне показалось, что ее взгляд при упоминании о моем отце потеплел. "Ты вся дрожишь, – сказала она каким-то безжизненным шелестящим голосом и добавила: – Пойдем со мной". Я вдруг увидела у нее за спиной избушку и с радостью последовала за ней. Почему-то в тот момент у меня не было мысли, откуда на этом кладбище взялась избушка – я будто спала. Войдя в избу, я поразилась, как в ней было тепло и светло. Бабка отломила от хлебного каравая большой кусок и подала его мне. Я ела жадно, давясь, глотая непрожеванные куски, поглядывая на каравай. Мне казалось, что еще никогда мне не приходилось есть подобного хлеба. Даже тот белый хлеб с золотистой коркой, что привозил нам с базара батька, был не так свеж и хорош. Хлеб пах топленым молоком, тмином и очень приятно хрустел. Пальцы мои проваливались в его пышный мякиш, и я ела его и не могла наесться. Подняв на старуху глаза, я чуть не поперхнулась. Она смотрела на меня с такой нежностью и с такой любовью, как может смотреть только самый близкий человек. Наверное, я стосковалась по ласке и теплоте, ведь последнее время нашей маме было совсем не до нас. Она все время плакала и ругалась. Она вымещала на нас свою досаду и боль. «Бабушка, как тебя звать?» – спросила я, и она назвала свое имя. Мне вдруг показалось, что я его уже где-то слыхала, но вот где, я не могла припомнить. От тепла и еды меня разморило, и я прислонилась к ее плечу. Сквозь сон я слышала, что она пытается мне что-то говорить: "Отсчитай сорок шагов от дуба, что стоит в огороде, и копай…" Она еще что-то говорила, но я уже спала и ничего не слышала. Иногда мне казалось, что ее руки тихо гладят меня по голове, а может быть, мне это казалось. Проснулась я от толчка. Бабушка говорила: "Уже рассветает, иди, голубка, домой, тебя мать ищет, да не забудь то, что я тебе сказала". Я терла глаза и думала, как бы мне попросить еще хлеба для сестер и мамы. Надеясь, что она догадается о моем желании, я смотрела на нее во все глаза. Лицо у нее уже было совсем другое, печальное и строгое, будто она прощалась со мной навсегда. "Иди, – сказала она и подтолкнула меня в спину. – Иди и не оглядывайся назад". Поняв, что хлеба мне не дождаться, я, прикрыв от стыда глаза, протянула к караваю руки и, схватив его, сунула за пазуху. Накинув на плечи мамино пальто, я побежала домой. Рассветало. По селу лаяли собаки, а я неслась к своему дому и видела у калитки стоящую маму. Подбежав к ней, я радостно сунула руку под одежду, но вместо куска каравая мои пальцы нащупали камень. От неожиданности я выронила его, и он упал прямо возле моих ног. "Мама, это же был хлеб!" – вскричала я так громко, что сама испугалась собственного крика. Уложив меня спать, мама прилегла рядом. Она видно решила, что я бегала ее искать и не нашла. Утром мать снова завела свою песню с плачем и проклятиями, укоряя отца за го, что он не доверял ей и так и не сказал, где спрятан его клад. Видимо, маму так мучила обида на отца, что ей было необходимо об этом все время говорить. И тут я услышала такое же имя, каким назвала себя та бабка. Моя мама проклинала не только отца, но и свою свекровь за то, что она настроила его против нее, называя при этом ее имя. Имя, которое я слышала на кладбище. Получается, что я ночью видела свою умершую бабку, мать моего умершего отца, которую я при своей жизни не застала. На память мне пришли слова, услышанные ночью: "Отсчитай сорок шагов от дуба… " "Мама! – закричала я. – Я знаю, где бабкин клад", – и побежала в огород. Вы, наверное, догадались, что клад действительно был найден и мы, благодаря ему, выжили и не умерли с голоду. Я даже своей маме не рассказала о той ночной встрече: почему-то я тогда понимала, что делать этого нельзя. Сейчас, когда прошло столько лет, я решилась об этом рассказать, а Вы поступайте с моим рассказом, как хотите. Может, и нужно его рассказать людям, глядишь, и еще хоть одним верующим человеком станет на белом свете больше. Ведь если бывают в мире такие чудеса, то только лишь по Его, по Божьей воле!»