Защитник

Правитель города, стоявший на камнях со связанными руками, прекрасно говорил по-гречески, как и многие в этой части ионического побережья. Как-никак всего одно или два поколения назад они были потомками эллинов. Дети мужчин и женщин, приплывших сюда, чтобы работать на земле, строить новую жизнь и создавать такие города, как Афины. Потеряв свободу, они стали подданными империи.

Заметив, что мужчина плачет, Ксантипп наклонился посмотреть на него.

– Пожалуйста, куриос! – взмолился правитель. – Пощади моего сына. Позволь мне поклясться в верности тебе и Греции. Все, что захочешь! Только отпусти моего мальчика. Он ничего не сделал.

Ксантипп огляделся. Повсюду на улице блестела под солнцем ярко-красная кровь. Он решил наказать город так, чтобы известие об этом дошло до ушей самого императора. Добраться до Ксеркса Ксантипп не мог – слишком велика была персидская армия. Вместо этого он прошел по побережью, предавая огню города и деревни. Грекам позволялось уйти, но имперских чиновников и сборщиков налогов Ксантипп вешал на площадях.

Он уже не помнил, когда отдыхал в последний раз, и теперь смотрел на коленопреклоненную толпу покрасневшими от недосыпа глазами. Опустив голову и дрожа, горожане ожидали своей участи.

– Вы, люди, вы принимаете персов в своих домах, воспитываете их детей как своих собственных, забываете наших богов, наш язык. Вы платите налоги чужестранному царю и забываете, кто вы и кем были.

– Пожалуйста, куриос… Архонт… Отпусти моего сына. Он невиновен. Возьмешь ли ты плату за его жизнь? У меня есть двадцать талантов серебра. Я покажу тебе, где оно, куриос. Пожалуйста!

– Нет, ты не купишь меня! – взревел Ксантипп. – Ты не купишь его жизнь…

– Отец…

Ксантипп резко обернулся. За спиной у него стоял Перикл, и Ксантипп почувствовал вспышку гнева, лицо его потемнело.

– Я сказал тебе оставаться с кораблями! – крикнул он и, схватив сына за хитон, рванул на себя. – Сколько еще раз ты будешь своевольничать?

– Хватит. Перестань, – сказал Перикл. – Арифрон умер. Давай просто вернемся домой.

– На пепелище? В сожженный город? Нет, я оставлю след, который эти люди никогда не забудут. Возьмите его сына!

Правитель завыл от страха и горя, и тогда вперед выступил Эпикл. Командир гоплитов стоял в полном вооружении, закованный в бронзу, с суровым и в то же время тревожным выражением лица.

– Ксантипп… – сказал он. – В этом нет необходимости…

– Мой приказ – пригвоздить его сына к дереву. Пусть это будет уроком для всех. Потом казни правителя. Не можешь выполнить приказ – сдай обязанности и возвращайся на корабль.

– Пожалуйста, куриос! – не утихал несчастный отец. – Возьми меня, пощади моего сына!

Словно подрубленный, он вдруг осел, уронив голову.

– Если я откажусь выполнить приказ, мне не жить после возвращения, – тихо сказал Эпикл. – Если ты мой друг, не заставляй меня выбирать.

Ксантиппом овладело безумие, и хотя Эпикл понимал причину, его передернуло.

– Лучше прикажи отвести Перикла обратно на корабль, – настаивал он.

Ксантипп посмотрел на Перикла. Юноша плакал, глядя на сына правителя. Мальчику было не больше восьми или десяти лет, и он дрожал от ужаса.

– Ладно, – прохрипел Ксантипп. – Отведи Перикла на корабль.

– Пойдем с нами, – уговаривал его сын. – Прекрати все это, отец, пожалуйста.

– Уймись! – грубо оборвал его Эпикл и, крепко схватив за руку, потащил с городской площади.

Оставив за спиной слезы, мольбы и плач, они направились к необычайно синему в тот день морю.

– Почему?! – негодовал Перикл. – Почему он такой? Ведь Арифрона этим не вернуть.

– Он запутался, – сказал Эпикл. – Или сломался. Часть его навсегда останется здесь, с твоим братом. Мне жаль. Твой отец был моим другом с самого детства. Я помню его в сражении и в изгнании. Он пережил большую потерю. Я никогда не видел, чтобы он был жестоким. Я… никогда не думал, что увижу его таким.

Поздно вечером, когда взошла луна, Ксантипп вернулся к кораблям афинян и их союзников. Ушли только пелопоннесские триеры; тех, кто остался, было довольно много. На палубе он снял все доспехи и остался голым. Одно за другим ему поднимали ведра с водой. Он долго смывал сажу, кровь и пот, тер кожу пемзой.

Когда он закончил, Эпикл принес ему хитон, сандалии и гиматий укрыться от ночного холода. Ксантипп, завернувшись в плащ, улегся на палубе. Люди вокруг него в большинстве своем не спали и с мрачными лицами смотрели в звездное небо.

Эпикл опустился рядом с архонтом и афинским стратегом.

– Твой сын… ему сейчас трудно. Я сказал, что ты исцелишься и станешь прежним.

– Да, – выдохнул Ксантипп.

Молчание проскользнуло между ними, как нож. Пауза затянулась.

– Я убил сына правителя, – пробормотал Ксантипп и тихонько всхлипнул. – Отца оставил в живых, чтобы он испытал то, что чувствую я.

– Мне жаль… – вздохнул Эпикл.

Он до последнего надеялся, что Ксантипп сумел сдержать гнев. Одно дело убивать в бою, когда это необходимо. Но казнь ребенка нельзя оправдать злобой или яростью. Такая смерть взывала к богам. Ксантипп знал это.

– Если бы я мог снова прожить этот день, если бы я мог вернуться и изменить его…

– Понимаю, Ксантипп.