Защитник и Освободитель

На свадьбе Гелинии Пиренгул еще не до конца верил словам Руса и легко сделал младшенькой такой подарок, казалось, безделицу. Зато сейчас и радовался за дочь, и кусал себе локти. Такую землю упустил! На крайний случай что ж, он согласен пожить на милости любящей Гелингин и зятя, но эта возможная позорная участь придала ему дополнительный стимул держаться за Тир до конца. За собственное княжество, за свою безраздельную власть вцепился, как степной волк в матёрого быка — до последнего издыхания. «Земли Предков», «Могилы Предков» — для кочевников значили многое, но далеко не все. Они всегда свободно ходили по степи, не особо переживая о тех «Могилах». А теперь, с открытием пятна вообще и Кальвариона в частности, тем более готовы сорваться с оскудевших пастбищ. Именно поэтому заброски в каганскую столицу держались в глубокой тайне, а в городах и особенно в стойбищах распускались слухи о тяжелой войне в пятне, которую ведут там эндогорцы. У народа не должно оставаться выбора, кроме как защищать Родину… а заодно и власть Пиренгула. Эта же задача стала первоочередной и для Руса.

Он собрался воевать за родину жены на полном серьезе. Она, её отчизна, сконцентрировалась для него в «Закатном ветерке», который он никак не желал терять. И дело не во временной, как он надеялся, недоступности Кальвариона лично для него. В конце концов он мог уйти в полюбившийся Кушинар. Дело в… сам четко не понимал в чем. Наверное, в элементарной совести. Тир принял его и его друзей, здесь он нашел любовь. Неужели можно закрыть глаза и отдать его на растерзанье разжиревшим центральным странам? Несправедливо это.

— Пиренгул, ты знаешь, что через три дня из Ольвии выступает объединенное войско? — первым делом спросил Рус у князя, как только его проводили в покои «малого приема».

— Я ждал тебя во вторую утреннюю четверть, — укорил его тесть вместо ответа.

— Ты не поверишь — проспал, — честно признался зять, — так знаешь?

— Ты всегда был таким обязательным, — проворчал Пиренгул, — ты же Хранящий. Что-то случилось?

— Ясно, значит ты уже в курсе. А я от Отига узнал, — Рус не стал скрывать свой источник информации, но не ответил на «случилось», — Максад, как я понял, меня не дождался и ты в обиде.

— Вот еще, обижаться! — выплюнул князь с намеком: «Было бы на кого!», — но твоё легкомыслие ставит по удар весь наш план! — и как типичный Пылающий, на мгновение «полыхнул». Не буквально, аллегорически.

Точно обиделся. И он, и Максад были заняты по уши, а ждали княжеского зятя целых две четверти!

«Подумаешь, один раз опоздал! — Рус почувствовал неудобство, — мог бы и гонца послать! Обиделся он… тоже мне, гордый! Побеспокоился хотя бы о любимом зяте, вдруг я уже хладный труп…».

— Ладно, Пиренгул, проехали. Виноват, исправлюсь. Ну что ты в самом деле! По твоим делам, между прочим, суечусь — себя не щадя. Идем в кабинет, что ли.

Князя больше всего поразило слово «проехали». Понял глупость своей обиды: «Что это я, как юнец, к которому девица на встречу не явилась! И приказать я ему не могу — не мой подданный, а мне ровня… если не больше…», — с этими мыслями хмуро произнес:

— Идем, что с тобой сделаешь, — причем старательно изобразил «стариковское ворчание», — Гарнил! — позвал и на зов тут же явился, как из-под земли вырос неприметный тиренец, — Максада ко мне в кабинет. — Секретарь, быстро поклонившись, исчез так же незаметно, как и появился.

— Кхм, а сам Отиг как собирается поступать? — осторожно спросил Пиренгул, активировав «глушащие» Знаки кабинета.

— На нашей стороне, князь. Решил, что хватит с него, отслужил. Уходит в отпускные. Скоро сам к тебе обратится.

— А ему…

— Можно, Пиренгул, можно. Он своего друга детства можно сказать сдал, а тот сами Генералом работает, — князя кольнуло словечко «работает». «Будто верховный командующий ордена — раб!». С трудом привыкал он к манере своего нового зятя изъясняться. Тот, меж тем, продолжал:

— Но это не тот случай, когда «предавший однажды» и так далее. Эндогорию он ни в коей мере не подставил, сказал только о времени выхода кораблей из Ольвии. Чужих судов, не эндогорских. Ему противна подлость, а поступок своего царя, обещавшего «опекать» союзника, он посчитал таковой. Да и вообще, полюбился ему наш Тир. Наш, наш, не отворачивайся. Я хоть и этруск, но всей душой за твое княжество! Мне, надеюсь, веришь?

— Тебе — да, — князь, после чуточку насмешливых слов «не отворачивайся», хитро прищурился, — хотя ты, со своей скрытностью и ложью в каждом слове и недостоин этой чести… Про Отига понял, приму. Помощь целого магистра, пусть и Хранящего, очень даже пригодится, — не удержался от шпильки. Ордена всегда спорили «кто круче». Хранящие считались не совсем боевыми.

Рус хмыкнул. У него имелось собственное представление о «боевитости» своего ордена.

— Ему голубь прилетал? — князь спросил, как бы «между прочим».