Защитник

— Об этом можешь голову не ломать, — усмехнулся мне в спину покемон. — Ключ от номера — пластиковая карточка… Кстати, когда ее вынешь из вон той коробочки на стене, свет погаснет, — добавил он, когда я уже потянулся было к заветному ключу. — Я бы на твоем месте вначале открыл дверь и уж потом брался за ключ, а то в темноте упадешь и, чего доброго, нос расквасишь. Вот смеху-то будет, — и зашелся квакающим хохотом.

Что до меня, то в создавшейся ситуации я не видел ничего смешного, а скорее наоборот. Вывезли за границу, причем, прошу заметить — силком вывезли, напоили, бросили невесть где, потом разбудили, не дав выспаться, и теперь гонят не знаю куда, чтобы я сотворил не знаю что. Сказка какая-то. Народная… Турецкая…

Однако стоило мне открыть дверь, я испытал дежавю. На мгновение мне показалось, что я вновь стою у трапа самолета, — за дверью меня поджидал раскаленный летний воздух. Однако отступать было поздно, наклонив голову, как бык на корриде, я, словно в омут, шагнул через дверной порог и, сделав всего один шаг, перенесся в мир тенистой зелени. На мгновение я замер — привычка путешественника между мирами. Глубокий вдох… Шаг вперед. Еще один вдох раскаленного воздуха.

Но вот я освоился, плечи распрямились. Я сделал несколько шагов, огляделся. Я стоял на дорожке, вымощенной огромными каменными плитами. За спиной у меня вытянулся бескрайний строй двухэтажных домиков, похожих друг на друга, словно родные братья. Разноцветные, увитые зеленью, они радовали взгляд. Сразу за дорожкой, вымощенной каменными плитами, шла полоса зеленой травы, за ней еще одна каменная дорожка, а дальше… дальше до самого горизонта раскинулось море. Бескрайнее море, запятнанное редкими одинокими точками купальщиков.

— Ну, чего встал? Рот закрой, ворона влетит… Шагом вперед!

Мне ничего не оставалось, как подчиниться Тоготу. Быстрым шагом пересек я зеленую полосу, потом осторожно, бочком спустился к воде, на мгновение остановился, оглядываясь, куда бы бросить полотенце. Но до ближайших лежаков было метров пятьдесят, к тому же они были заняты, поэтому я бросил полотенце прямо на песок, аккуратно пристроил сверху сумку-пояс с ключом, потом снял правую вьетнамку и тут же взвыл… песок был раскаленным. На нем яичницу жарить можно было.

Тогда я, недолго думая, отошел на полосу мокрого песка, туда, где ленивые волны сонно набегали на берег. И уже на мокром песке разулся, кинул вьетнамки к полотенцу и, развернувшись, широким шагом направился на глубину. В первый момент, после раскаленного воздуха, вода показалась мне ледяной, но я старался об этом не думать. В этот день я уже был по горло сыт замечаниями Тогота.

И вот, оказавшись по пояс в прохладной, прозрачной воде Средиземного моря, я через плечо бросил прощальный взгляд на берег. Там, на песке, замерло яркое пятно брошенного полотенца, чуть дальше протянулась линия домиков, а за ними, далеко-далеко, окутанные голубоватой дымкой, возвышались горы, и над ними висел раскаленный солнечный диск. Тогот был прав, еще час-другой, и диск скроется за скалистыми вершинами…

Но времени любоваться пейзажем не оставалось. Что-то внутри меня — нет, вовсе не Тогот — требовало, чтобы я повернулся и нырнул в соленую морскую глубь. И я, не в силах воспротивиться этому импульсу, точно так и поступил.

Вода ударила мне в лицо набегающей волной, но мое тело, вытянувшись, пробило водную преграду, скользя все дальше и дальше. Я крепко-накрепко закрыл глаза, и тихим шепотом зазвучал в ушах голос Тогота:

— «Евхаристия» в переводе с греческого — «благодарение» оно же — «Святое Причастие» — главнейший, признаваемый всеми христианскими вероисповеданиями обряд. Это таинство, при котором верующие христиане вкушают Тело и Кровь Иисуса Христа под видом хлеба и вина, и, согласно вероучению, через этот акт взаимной жертвенной любви соединяются непосредственно с самим Богом…

Я едва слышал его монотонный речитатив.

— А теперь повторяй за мной формулу: «Тсед аяки кту…»

Мои губы автоматически зашевелились, повторяя колдовское заклятие. Горькая морская вода хлынула мне в рот и дальше в легкие, а потом страшная боль свела правую руку, боль в том самом месте, где мой предшественник одним прикосновением нанес мне магическую татуировку — дар проводника.