Защитники Русского неба. От Нестерова до Гагарина

Обладая большой силой воли, Шестаков блестяще владел техникой пилотирования, был бесстрашен, умён и культурен. А по темпераменту ведения боя, чувству коллективизма и готовности идти на самопожертвование не имел себе равных. Себя не жалел и мог по восемь часов в день возить лётчиков на спарке и проводить по пять-шесть учебных боёв. Лично сам водил в бой необстрелянных лётчиков и даже в сложной обстановке, показывал им, как надо действовать. Будучи душой полка и дивизии, Шестаков был строг и требователен, не опускался до панибратства. И в то же время был внимателен и заботлив, умея с каждым задумчиво поговорить. В посвященных ему публикациях его называли «хозяином боя», «грозой фашистов» и «непревзойдённым асом-охотником».

О своём первом впечатлении по прибытии в полк Лавриненков В.Д. напишет в своих воспоминаниях так: «За ужином я увидел всех лётчиков полка, ветеранов и молодых. Держались они скромно, как и их командир, хотя почти все имели высокие награды. Командир и комиссар беседовали с каждым вновь прибывшим. Разговор вёлся простой, непринуждённый. Но после него каждый из нас почувствовал себя как-то уверенней. <…>

С подполковником Шестаковым я столкнулся неожиданно. Мы шли с лётчиком Дранищевым мимо домика, где жили командир с комиссаром. На крыльце как раз стоял Шестаков. Он подозвал Дранищева (мы подошли вдвоём) и сделал ему замечание за неопрятный вид.

Лейтенант что-то сказал в своё оправдание и быстро застегнул все пуговицы на вороте гимнастёрки. Но командир полка смотрел уже не на него, а на меня. Я прибыл в старой, куцей кожанке и к тому же ещё не успел побриться.

 — А ты кто такой? — строго спросил Шестаков.

 — Старшина Лавриненков, прибыл в ваш полк, товарищ подполковник.

 — То, что прибыл, хорошо. А то, что небрит, плохо.

 — Не успел, товарищ подполковник, — виновато сказал я, чувствуя, как проклятая щетина будто растёт на глазах.

 — Нельзя в таком виде показываться в новой части. Правильно?

 — Правильно, товарищ подполковник.

 — Идите побрейтесь, разыщите недостающие пуговицы для вашей кожанки и завтра явитесь ко мне.

 — Есть, товарищ подполковник…

Мы пошли дальше. Дранищев, оглянувшись, заговорил вполголоса:

 — Следи за собой, будь всегда аккуратным. Наш командир всё помнит, всё видит, всё знает о каждом… Мы привыкли к этому, а новичку может показаться, что к нему придираются по мелочам.

Утром я стоял у дома командира полка. Поздоровавшись за руку, он предложил сесть. Прежде всего я заметил, что подполковник Шестаков хорошо выбрит. Он с интересом расспрашивал меня о предыдущей службе. А когда речь зашла о полётах и боях, тон его круто изменился. Я почувствовал себя так, будто Шестаков советовался со мной о больших общих делах…»

«Когда мы пришли в 9-й полк, — рассказывает Аркадий Фёдорович, — Шестаков собрал нас в казацкой хате и говорит:

 — Зачем мы вас собрали сюда? Вы должны дать бой немецким асам и должны сделать так, чтобы небо над Сталинградом было голубым. Что будем делать?

Он сказал нам, что немцы так же воевали в Испании, как и здесь. И мы так же воюем, как в Испании. Вот и всё. Надо делать что-то другое. А что делать другое? Воевать, как воюют немцы! То есть им противопоставить ту же тактику. Вот та же тактика была и выработана. Есть вещи, которые до конца войны наши руководители так и не поняли. Как нужно было изменить тактику! Мы действительно не были подготовлены к ведению группового боя. Мы встречались группа на группу, и через минуту всё это рассыпалось на одиночные бои. Это потом уже, в 9-м полку, у нас стало четко вырисовываться: это ударная группа, это группа прикрытия, а вот эта резервная.

Атакует ударная. А эта следит, чтобы её не трогали. Одна выходит из атаки, и по команде "удар" уже бьёт вторая группа. И это группа — единое целое. Она не рассыпается и хватается за что-то. Вот вам, пожалуйста, и управляемый бой».

«Мы, конечно, несли огромные потери, — продолжает А.Ф. Ковачевич. — Даже об этом можно и не говорить. Один только Сталинград что показал. Приходит полк полного состава — две эскадрильи. Его хватает на три дня. Три дня — полка нет. Комиссар знамя на плечо и поехали…»

«У нас никогда не было в 1942-м разделения, что идёт группа, и идёт она навстречу. Встретились, закрутились. Получилась карусель. Групповой воздушный бой тем характерен, что вот эти группы не рассыпаются. Они выполняли задачу. Одна атакует, выходит из атаки, и её подкрепляет вторая группа. А эта уходит на прикрытие. И когда мы в 9-м гвардейском полку это дело внедрили, нам было очень непонятно. Как это так? Всё идёт по какому-то графику, плану. Эти атакуют, эти прикрывают. Эти уходят, а резерв остаётся резервом».

Но всё это будет потом. А пока, во время беседы с лётчиками, Лев Львович говорил им:

«Много молодых лётчиков потеряли мы под Сталинградом. Молодые хуже переносят нагрузки. А бои предстоят тяжёлые. Говорю об этом не случайно. Наш полк не скоро начнёт боевую работу. Мы отдохнём, получим новые машины, одним словом, начнём всё сначала. У вас есть время хорошо подготовиться к предстоящим боям».